Предисловие к жизни

Мать в третий раз подошла к постели, прежде чем тихим прикосновением разбудить тебя. Ах как неохота подниматься! Темно, тишина, все спят: отец, сестра за ситцевым пологом и братишка в кроватке с сеткой. Ты завидуешь им и стараешься не разбудить, одеваешься на ощупь, касаешься губами тепленькой, влажной, безвольной ручки малыша и пробираешься на кухню — умыться и наскоро поесть. Мать с жалостью смотрит на тебя.

— Этакую рань поднимаю, куда годится? — недовольно ворчит она. — Отец ругается: не имеют права заставлять работать по стольку часов. Не старый режим. Ты совсем худющий стал, Борисок.

— Ничего, мам, ничего, — ты обнимаешь ее, теплую, мягкую и сонную, и не хочешь отпускать. — Смотри, какая у меня грудная клетка. Наш физкультурный врач говорит: паровоз.

— Дорогая ты моя грудная клетка, — прижимается она к широкой сыновней груди. — Съешь яишенку и горячего чаю выпей. На улице холодно, ветер… худо…

Верно, на улице холод, худо, ты ежишься в своей семисезонной куртке и прибавляешь шагу. Темно, редкие фонари плохо освещают безлюдную Трубную: еще рано даже для рабочих. Отец встанет только через полтора часа, сестра еще позднее. С болью проносится беспомощная мысль о сестре: она извелась, не похожа на себя, но держится, скрывает свои слезы и рабфак не бросает. Родная, славная сестренка, как помочь тебе? Ты вспоминаешь свою встречу с этим человеком. Ты шел с намерением кулаками высказать свое мнение о нем (ты на четыре года моложе сестры, но чувствуешь себя сильнее, старше, кто же, кроме тебя, защитит ее?). Ты был уверен, что сумеешь проучить обидчика, а столкнулся с жалким и убитым человеком, который так горько говорил о любви к сестре и о своей неудачной судьбе.

Лучше не вспоминать об этом, какой толк? Все равно не придумаешь ничего умного для Шуры. Наверное, отец правильно сделал, оборвав одним ударом их встречи. «Самое главное — не прощай обмана», — сказал он сестре.

Ты бегом преодолел крутой подъем переулка и, запыхавшийся, очутился на Сретенке. Перед тобой Сухарева башня. Почему-то вокруг нее яркие огни, раздается пулеметный треск пневматических молотков и кувалд. У тебя бешено забилось сердце: разбирают, Сухареву башню разбирают! Недаром, оказывается, говорил Костин отец, что есть проект ее сломать. Смотри, башни уже нет, ее обломали, отгрызли верх со шпилем и часами, она превратилась в массивного неуклюжего каменного урода, в какие-то растопыренные ворота.

Ты бежишь задыхаясь. Тебе жаль башню, ты привык к ней с малых лет, будет плохо, непривычно без нее. Самая любимая игра была около башни: в казаки и разбойники, в сыщиков и шпионов, в милиционера и беспризорных. Варианты все той же игры: один водит, другие хоронятся, идет бесконечная беготня, есть куда спрятаться и есть где побегать. Две грандиозные драки у вас были здесь со спекулянтами — помогали милиции.

Вот чертовщина! Покажется же спросонья! Сухаревка стоит невредимая, просто сама башня с часами не видна в темноте, а огни внизу — это исправляют рельсовый путь. Была авария, трамвай сошел с рельсов, и круг расширяют. Ты стоишь, задрав кверху голову, и улыбаешься, смотришь на рабочих, которые торопятся закрепить трамвайный путь на новом месте до начала движения.

Теперь ты идешь по Садовой — безлюдно, темно, сухой иглистый снег летит в лицо. Твоя дорога до завода: Домниковка, Вокзальная площадь, Русаковское шоссе, Сокольники. За час молодые ноги донесут тебя до цели, в шесть ровно ты будешь в цеху, где ждут тебя Ваня и Аркадий. Ты думаешь о них, о Ване — с неизменной симпатией, об Аркадии — с недоуменной неприязнью. Из-за него, пижона, встаешь чуть свет, надрываешься лишних два часа, а ему хоть бы хны, принимает как должное. Костя остается с вечерней смены на два часа, ты приходишь на два часа, раньше, в середине смены Иван трубит за себя и за него, достается всем. Не легко тянуть этот буксир товарищества, но ничего не поделаешь, не откажешься, нельзя, слово — олово.

Мысль об Аркадии смягчается тем, что рядом с ним Марина, наша Маринка — татарочка, закадычная подружка Лены. По секрету Лена сообщила: мать Аркадия уговаривает Марину переехать к ним жить, нечего ждать совершеннолетия. Ваша судьба, говорит, быть вместе, Аркадий не может без тебя, ты его любишь, мы же видим.

Марина помалкивает, но жить с отчимом тошно, мать, наверное, вздохнет с облегчением, если она уйдет. «Я лишняя, понимаешь?» — говорит она подруге и плачет. Лена говорит: «Мне жаль Марину, я не люблю Аркадия и его родных, почему-то мне кажется, ей будет у них плохо».

А почему плохо? Ведь Аркадий не может без Марины, любит ее. И она его любит.

У тебя начинает сильно стучать сердце: ты опять подумал — если отец скажет тебе и Лене то же самое? Нет, нет, отец не скажет. У нас с Леной другое. Нам учиться без отрыва от завода несколько лет. Лезут же глупости в голову! Ты отмахиваешься рукой от снега и непрошеных, беспокойных мыслей.