Предисловие к жизни

Влияние двойного примера было неотразимо, оно не могло не сказаться. Видя, с какой неизменной бодростью и веселостью сам Забавников и Шура трудятся возле него, ничем не гнушаясь и ничего не отвергая из того, что нужно было делать, Дубровин все чаще и чаще спрашивал себя: «Ты что, считаешь себя лучше их, что ли? Почему эти замечательные люди должны за тебя выполнять самый неблагодарный труд? Откуда эта аристократическая тяга к эффектам? Если ты не хочешь быть чернорабочим в науке, то почему кто-то другой должен быть им вместо тебя?»

…Шло время, и Володя постепенно перестал тяготиться будничностью труда, терпеливо и добросовестно делал все, что ему поручали. Разумеется, само существование Шуры помогало ему. Шура заставляла забывать или просто не замечать неинтересность той или иной работы. Он помнил ее чаще всего в полушубке и беличьей шапке, в маленьких белых валенках, разрумянившуюся и задорную, готовую в любую минуту наозорничать, кинуть снежком или толкнуть в сугроб. И еще он помнил ее сидящей у камина. Розово-фиолетовые отблески играют на ее лице, и оно все время меняется — не то от этого пляшущего света, не то от мыслей, проносящихся в ее голове. Ее лицо поразило Володю с первой встречи, когда он увидел Шуру из окна вагона, — такие лица невозможно не заметить. Встретишь человека с таким лицом, и хочется заговорить с ним. Если он пройдет мимо и ты в силу житейских условностей не можешь остановить этого человека, то будешь продолжать путь с чувством сожаления и утраты.

Ночью снова задула пурга. Взбесившийся ветер налетал на домик лаборатории, проникал во все щели и завывал на все лады. Тонны снега, вздыбленные ветром, носились в воздухе. Глухо и мощно гудела тайга.

Володе, лежавшему в постели с книгой Арсеньева в руках, пришлось встать и укрыться поверх одеяла полушубком. Дом вздрагивал, стекла звенели. Казалось, что буря раскачает дом, сорвет его с насиженного места и понесет вместе со снегом во мрак.

Утром Забавников запретил сотрудникам выходить из дому: пурга достигла невиданной силы. Шура волновалась — как произвести обязательные для каждого дня метеорологические наблюдения. Профессор согласился сделать отступление — Володя уговорил Сергея Кузьмича разрешить ему вместо Шуры выйти на улицу.

С шутками и смехом они готовились к этой весьма не простой экспедиции. Володя тепло оделся, Фетисов обвязал его концом длинной веревки, наказав другой конец крепко привязать к крыльцу.

— Как прикидываешь, в какое время назад обернешься? — спросил Фетисов.

— В полчаса обернусь. Тут до будки метров двести… Десять минут в пути, остальное потрачу на работу.

— Ну, ну, поглядим!

Шура тоже посмеивалась над Володей, и он спросил:

— Если унесет меня ветром, будете горевать?

— И не подумаю, даже рада буду…

Они долго не могли открыть входную дверь, и, когда наконец открыли, Дубровин выскочил и сразу же захлопнул ее за собой. Ветер придавил его к крыльцу. Преодолев силу плотного воздуха, он шагнул на ступеньку, и его сразу подхватил, понес снежный смерч… Едва касаясь земли, Володя никак не мог остановиться и — летел, летел… Веревку он не успел привязать к крыльцу. Упал, его потащило в туче снега, потом прижало к земле мощным порывом сверху.

Полежав минуты три и приглядевшись, он разобрал в белесом бесновании пурги темневшее в нескольких метрах от него здание. Боясь встать, он пополз к нему. Это был полузанесенный снегом сарай-заводик, где Наумов изготовлял опытные столбики и кубики из бетона. Оказывается, инженера отшвырнуло от дома более чем на пятьдесят метров. Володя всем телом почувствовал холод: ветер проникал сквозь одежду, даже через швы полушубка; снег завалился за воротник, в рукава, запорошил глаза… Уже со всей осторожностью Володя пополз по направлению к метеобудке. «Рожденный ползать летать не может», — шутил он над собой.

Полз Володя очень долго. Трудно было преодолевать натиск воздуха, движущегося в разных направлениях с огромной скоростью. Он весь взмок, даже руки вспотели. В конце концов ему удалось добраться до будки. Пришлось расчищать от снега вход в нее. Выкопав траншею в метр высотой, Володя открыл дверь и забрался в помещение.

Здесь его и нашли Фетисов с Шурой. Прошло, оказывается, пять часов с тех пор, как он ушел из дому.

Шура глянула на Володю, глубоко вздохнула, подбежала и порывисто схватила его за руку.

— Вы говорили, что рады будете, если меня унесет, — я и решил улететь по ветру куда-нибудь подальше, — пошутил Дубровин.

Она ничего не ответила, только отпустила его руку и стояла перед ним тихая и кроткая, глядя ему прямо в глаза.

— Она, брат, слезу пустила и на меня набросилась, — рассказывал Фетисов, будто впервые вглядываясь в раскрасневшееся, мокрое от снега лицо девушки.

Вечером Фетисов улучил момент и подступился к Забавникову с разговором о Шуре и Володе.

— Видел бы ты ее давеча, — сказал он. — Как она о нем тревожилась!

Забавников поднял голову от дневника, в котором описывал сегодняшнюю пургу. На сумрачном лице его разгладились морщины, оно стало добрым и ясным, как всегда, когда он думал о дочери.