— А вам? — спросил Володя, имея в виду последнюю фразу девушки. — Как вы?
— Что я? Влюбилась ли в вас? Нет еще, не успела.
— Зря, — в тон ей ответил Володя. — Вот уеду, и законсервируетесь вы в этой своей вечной мерзлоте.
— Ах, так! — возмутилась Шура и хотела уйти.
Володя не отпустил ее. Павел Иванович бойко заиграл вальс и, будто подслушав их разговор, сказал:
— Танцуй, Шурочка, пользуйся случаем, пока кавалер не уехал. Скоро танцевать будет не с кем.
— Не сердитесь, — тихо и решительно сказал Володя, — я же пошутил. А сейчас скажу всерьез: мне не хочется уезжать. Понимаете? Мне трудно представить, что я вас и Сергея Кузьмича больше не увижу. А ведь так может получиться, так часто получается из-за недомолвок и условностей. Представьте себе: мы встречаемся лет через десять, и вы, став важной дамой, вроде вашей лаборантки, объявляете мне: тогда, мол, десять лет назад, мне не хотелось, чтобы вы уехали. Лучше скажите мне об этом сейчас, — снова не удержался Володя от шутки, прикрывая ею свое волнение.
Он говорил шепотом, почти касаясь губами лица девушки. Она слушала внимательно, и щеки ее полыхали румянцем.
— Вы опять шутите, — с неуверенностью сказала она.
— Нет, не шучу.
— А что будет, если я скажу сейчас: ну, не уезжайте? Вы все равно уедете.
В словах девушки прозвучала горечь.
Они не заметили Сергея Кузьмича, стоявшего в дверях. Профессор переглянулся с Фетисовым, продолжавшим перебирать струны. Видимо, одна мысль пришла им в голову: хорошая пара.
Вручая Володе письмо, Сергей Кузьмич пристально посмотрел на него и сказал:
— Теперь вы видели, как мы живем, как работаем. Если вам у нас понравилось и вы захотели бы поработать со мной, без колебаний приезжайте, я с радостью приму вас. Сейчас я не требую ответа — поезжайте к себе, подумайте, а потом пришлите письмишко.
— Я уже подумал, Сергей Кузьмич, и отвечу не потом, а сейчас. Мне очень хочется работать с вами, и, если начальник строительства меня отпустит, я приеду.
Поезд уходил рано утром. Володя встал чуть свет и собрался потихоньку, не нарушая покоя еще спавших хозяев. На улице его встретила утренняя свежесть. Подножия сопок стояли в сиреневом море тумана. Сад благоухал. Солнечные лучи, только что пробившиеся сквозь листву, еще не осушили чистой росы на цветах и траве.
На дорожке перед ним появилась Шура, свежая и розовая.
— Мне очень стыдно говорить вам это, но я все-таки скажу, — проговорила девушка, опуская глаза. — Я думала ночью над вашими словами. В самом деле, почему я не могу вам сейчас сказать то, что думаю? Я не хочу, чтобы вы уезжали. Не хочу скрывать, что сейчас мне почему-то очень тяжело, очень грустно. Я жалею, что несколько дней дулась и не разговаривала с вами. Вы вернетесь, Володя?
— Вернусь. Обязательно, — сказал он и скрепил это обещание пожатием обеих ее рук. — Теперь я не могу не вернуться. Пусть меня там Кольцов разрежет на части, я все равно вернусь к вам!
И он побежал на станцию, откуда уже слышались свистки подходившего поезда.
СЧАСТЛИВАЯ ЗИМА
Не сразу решился Дубровин пойти к начальнику строительства и просить перевести его в лабораторию Забавникова. Против ожидания, Кольцов не удивился — профессор писал ему об этом, — но не одобрил намерения Володи. После вторичной просьбы, высказанной упрямо и настойчиво, начальник строительства сказал:
— Ты мне нужен как инженер, а не как сотрудник лаборатории… И я не уверен, что твой шаг есть результат серьезного размышления. Инженер Дубровин через год может стать видным человеком на стройке. Сотрудник лаборатории Дубровин будет до старости копаться в проблемах вечной мерзлоты. Во всяком случае, я могу отпустить тебя только после того, как развернутся работы на порученных тебе объектах. У меня нет сейчас человека для замены. Наладишь дело — поезжай хоть на Игарку.
Кольцов огорчился и не скрывал этого. Дубровин не был ему безразличен, он привык считать себя ответственным за судьбу Володи. Начальник строительства ничего не имел против Забавникова, уважал и ценил этого человека, но решение Володи перейти в лабораторию было совсем неожиданным и не вязалось с представлением о будущем Дубровина — одного из самых способных его, Кольцова, учеников.
— Старик заморочил ему голову, — пробормотал Кольцов, провожая взглядом уходящего от него Володю. — Возможно, он увлечется новыми объектами и забудет про лабораторию.
Разве знал Кольцов, что влекло теперь Дубровина к Забавникову! Володя никак не мог забыть лабораторию, и осенью, после второго неприятного разговора с начальником стройки, его отпустили. Уезжал с тяжелым чувством: Кольцов отругал его и не подал руки на прощание.
…Забавниковы, предупрежденные телеграммой, встречали Володю. Сергей Кузьмич шел навстречу с протянутыми руками, но Шура опередила отца: неожиданно для Володи и, очевидно, для самой себя, она бросилась к нему, уткнулась в грудь лицом и прошептала:
— Вы молодец, Володя, сдержали слово. — И другим голосом, подавляя смущение, спросила: — Зачем приехали, кто вас звал?
— Вы сами. Вы и гражданка Вечная Мерзлота.
— Ах она!.. А я не звала, вам приснилось.