Предисловие к жизни

— Безусловно, — подтвердил Володя. — Ему все больше нравились и сам профессор, и его манера вести разговор.

— Мы научились возводить долговечные постройки, основываясь на двух принципах. Если строить приходится на толстом слое вечной мерзлоты и здание не должно выделять много тепла, мы стараемся сохранить режим мерзлых грунтов: применяем нетеплопроводные материалы, делаем подполья с вентиляцией, устраиваем охлаждающие трубы и тому подобные каверзы. В другом случае, если под нами незначительный слой мерзлоты, а здание будет выделять много тепла, вечная мерзлота со временем исчезнет из-под фундамента. Придется предусмотреть, чтобы все здание года через два-три не оказалось на песке, точнее, на плывуне, на жидкой каше. Избежать этой неприятности можно, поставив фундамент на сваях; о них-то и говорил вам главный инженер. Сваи заглубляем в постоянный грунт, лежащий под вечной мерзлотой, наши фундаменты будут незыблемы и простоят хоть тысячу лет. Давайте решим применять для ваших домов оба метода в зависимости от данных разведки на стройплощадках. Договорились?

— Договорились, — улыбался Дубровин, внимательно слушавший профессора.

Они детально осмотрели железнодорожный клуб, построенный пять лет назад по указаниям Забавникова. Здание хорошо выглядело, в нем не замечалось ничего сомнительного или тревожного.

— Стоит красавчик и будет стоять вечно! — с гордостью сказал профессор, ласково приложив руку к теплой стене, согретой солнцем. — А хитрость невелика: сваи. А теперь взгляните на дома того поселка, они построены на год позднее клуба. На что они похожи?

Действительно, расположенные рядом дома поселка носили на себе следы начавшегося разрушения. Один жилой дом был заметно для глаз приподнят с одного угла, и внутри все в нем наклонилось. В квартире, куда зашли Забавников с Дубровиным, какой-то смешливый паренек заметил, что жильцам скоро придется ходить по стене, так как пол займет место стены.

— Вот вам факт, проверенный мной лично, — сказал профессор не без торжественности. — На этом участке дороги несколько лет назад были построены сто четырнадцать зданий. Сейчас сто тринадцать из них, то есть все, кроме одного, разрушены полностью или наполовину. Видите, во что обходится пренебрежение вечной мерзлотой?

Володя прожил у Забавниковых дней десять, работая под наблюдением профессора над проектом и попутно знакомясь с опытами лаборатории. И чем больше он узнавал профессора и его помощников, тем большим уважением проникался к их труду. Сам Сергей Кузьмич вызывал в нем восхищение энергией и живостью характера, почти детской радостью по поводу каждой находки в работе, добротой, с какой старик отдавал свои знания.

Настало время отъезда, и Дубровин почувствовал — ему не хочется уезжать. Он с грустью думал: «Теперь мне сюда не выбраться, и я больше их не увижу». Он понимал, что ему будет не хватать Шуры.

Все это время он наблюдал за ней. Все здесь касалось Шуры, и Володя убедился в трудолюбии и деловитости девушки, удивительно уживавшихся в ней с непоседливостью и мальчишеской проказливостью. Смех и пение ее возникали то тут, то там и часто резонировали в колбах и пустых стеклянных сосудах большой химической комнаты, где за лабораторным столом устроился со всеми чертежами Дубровин.

Шура, казалось, избегала Дубровина, а встречаясь, предпринимала словесную агрессию, но так простодушно, что он только улыбался в ответ.

— Что же вы улыбаетесь этой вашей сладкой улыбкой, ведь я вам неприятные вещи говорю? — спрашивала она сердито.

— Нет, приятные, — отвечал Володя.

— Я сказала, что вы появились тогда у костра среди ночи, как мокрая, общипанная курица. Что же тут приятного? — не соглашалась Шура.

…Однажды, когда она возилась с бюреткой у лабораторного стола и попросила его посмотреть, правильно ли установлен уровень жидкости, и он подошел сзади, случилось происшествие, которое ее рассердило: Володя дотронулся губами до ее щеки. Шура совсем перестала с ним разговаривать и делала вид, будто вовсе его не замечает. Лишь накануне отъезда подобрела, сама подошла к нему и о чем-то спросила, была непривычно тихой и кроткой.

Профессор сидел в своем кабинете и писал письмо начальнику строительства, а Шура развлекала Володю пением, подыгрывая себе на гитаре. Вошел Фетисов, накануне вернувшийся из тайги. Шура бросилась к нему, передала гитару и попросила что-нибудь сыграть. Усмехнувшись, забайкалец взял гитару, пригладил усы и неожиданно для Володи заиграл танго. Володя расхохотался.

— Смешно, правда? — спросил Фетисов добродушно и предложил: — Потанцуй с Шурочкой. Я что-то давно не видел, как танцуют. В тайге это дело, брат, не налажено пока.

Играл он ловко, слегка покачиваясь и с видимым удовольствием глядя на танцевавшую пару.

— Я не представляю, что будет с папой, когда вы уедете, — прервала молчание Шура, чуть отклоняясь и заглядывая темными глазами в лицо Володи. — Он влюблен в вас и все время надоедает мне разговорами о ваших достоинствах. Вряд ли ему хочется с вами расставаться.