Читаем Предложенные пути к свободе (ЛП) полностью

Насильственные преступления. Жестокое обращение с детьми, преступления на почве ревности, изнасилование и прочее подобное в той или иной степени уместны в любом обществе. Для выживания и освобождения слабых крайне необходимо предупреждать подобные деяния. Закрыть на это глаза, и можно ожидать ужесточения общественных обычаев, беспримерные зверства войдут в прецедент. Хорошо, если анархисты правы, а идеальная экономика не допустит бесчеловечности без поддержки закона и без ущерба свободе. Но в противном случае придётся насилие останавливать насилием.

Политические преступления. Для безначалия куда более важны другие ограничения свободы. Мне сложно представить, чтобы безвластное общество мирилось с вооружёнными группировками и чтобы можно было их предупреждать без всеобщего запрета на оружие. Ведь так антианархистская оппозиция способна организоваться и развязать гражданскую войну. Но мало дать запрет, надо ещё проследить за его выполнением — ущемить свободу граждан. Несомненно, что со временем политический террор утратит свою популярность, как дуэльные разбирательства в наш век. Однако подобная смена аттитюда едва достижима без правовых санкций. И это без учёта межнациональных проблем (смотри ниже), которые, очевидно, увеличат потребность в применении силы.

Если мы с отвращением убеждаемся в необходимости уголовного права, то нужно задаться вопросом: как быть с преступностью? Как пафос гуманизма и уважение к свободе совместить с объявлением чего-либо вне закона? Прежде всего следует уяснить необходимость устранения понятий вины и греха. В наше время общество озлобляется на правонарушителя, что по идее должно предупреждать преступление, а на деле причиняет человеку страдание. Делают всё возможное, чтобы сломить преступника, подорвать его уважение к себе. Даже те удовольствия, которые способствовали бы его цивилизованности, ему запрещены — просто потому, что это удовольствия, а ему полагаются одни страдания, от которых только усугубится огрубление и деградация личности. Речь, конечно, не о тех пенитенциарных учреждениях, что глубоко исследовали возможности перерождения правонарушителя. Подобные учреждения, особенно американские, действительно оправдали себя замечательными результатами, но всё равно остаются исключением из правила — правила заставлять правонарушителя чувствовать общественное неудовольствие им. От подобного обращения человек становится либо дерзким и озлобленным, либо покорными и раболепным. Оба варианта являются только злом. Ничего хорошего нельзя ждать от наказания, воплощающего собою осуждение.

Когда по болезни человек представляет опасность для общества, то ограничивают свободу его перемещений, но никак не вменяют ему это в вину. Друзья, наоборот, забрасывают его состраданием. Для своего исправления он пользуется достижениями науки, не возражает против покушения на его свободу. Тот же самый подход должен быть выдержан при врачевании преступления.

Считается, конечно, что всякое противоправное деяние корыстно, поэтому страх наказания необходим для борьбы мотивов. Однако это не означает, будто закон часто преступают по собственному выбору, особенно в случае преступлений на почве страсти. Даже если человеком тут движут корыстные интересы, очень важно предупредить преступление, а не причинить преступнику страдания. Если он страдает от профилактического процесса, то на это надо смотреть, как на боль при хирургической операции. Кого на преступление толкает тяга к насилию, тот подлежит заботе психологов и психиатров, способных вызывать более приемлимые побуждения. Кто преступает закон из корыстных соображений, тому надо внушить лучшее понимание своих интересов, оптимальней всего воплотимых в прислуживании обществу. Крайне важно ради этого расширить кругозор преступника, масштабы его желаний. В наше время человек может страдать от недостаточной любви со стороны ближних, что едва возможно исправить по причине враждебности его к ним. Тюремная же администрация игнорирует эту проблему, не пытается войти в положение каждого заключённого. Он заперт в камере, не видя горизонта, а видя лишь грубость охранников, ужесточаемых своей профессией[26]. Человека торжественно объявляют врагом общества. Он вынужден исполнять однообразную, скучную работу. Его ничему не учат и не побуждают к самосовершенствованию. И стоит ли удивляться, что после подобного обращения он ничуть не менее враждебен к обществу, чем до него?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза