Предлунные

Финнен понимал, что в его рассказе есть пара дыр – к примеру, из него никак не следовало, кто и зачем запер ведущий на крышу люк. У него имелось наготове более или менее правдоподобное объяснение, но он предпочел пока промолчать, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Он ждал, когда хозяин начнет его расспрашивать.

– Я дал своей дочери двести суримов, – медленно и задумчиво проговорил Исса. – Ты случайно не знаешь, что с ними стало?

Чтоб его Скачок пожрал! Этого Финнен не предвидел. Естественно, Каира взяла эти деньги с собой – на ее месте любой здравомыслящий человек поступил бы так же. Если она держала их в закрытом кармане юбки, то с ними ничего не случилось – в худшем случае кошелек опалило огнем.

Этого он сказать Иссе не мог. Ему не следовало об этом даже думать.

– Понятия не имею – может, остались дома?

– Я тщательно обыскал ее комнату, – ответил Исса, – и не нашел ни одной монеты. Ты похож на парня с воображением – скажи, что Каира могла бы сделать с двумястами суримами?

У Финнена возникло искушение что-нибудь выдумать, к чему его явно пытались склонить, но он ему не поддался, хотя и с трудом.

«Не сочиняй», – напомнил он сам себе.

– По моему мнению – она оставила их дома, в каком-нибудь известном только ей тайнике, – он посмотрел Иссе в глаза. – Зачем бы ей брать их с собой в прошлое? Беднягам, оставшимся позади, суримы ни к чему.

Несколько мгновений они мерились взглядами, и Исса отвернулся первым. Финнену хотелось верить, что это свидетельствует о его победе. Хотелось, но он не верил. Теперь он уже не сомневался, что отец Каиры что-то подозревает – точно так же, как еще недавно не сомневался, что Исса смирился со смертью дочери.

Осознав это, Финнен мысленно выругался и торжественно пообещал себе ничего больше не предполагать заранее. Похоже, талант сбивать собеседников с толку, которым обладал Исса, проявлялся также и в том, что эти самые собеседники то и дело меняли свое мнение. А ведь отец Каиры ничего особенного не делал, просто время от времени пристально смотрел на Финнена – но этого вполне хватало.

– Почему ты решил помочь моей дочери?

Он облегченно вздохнул. По крайней мере, этого вопроса он ждал.

– Почему бы и нет? Каира любезно попросила меня помочь в том, что показалось мне благородным поступком, а мне как раз особо нечем было заняться.

Это был хороший ответ, который не выставлял его ни праведным альтруистом, ни закоренелым циником. Ни одна из этих ролей Финнену бы не подошла.

– То есть ты считаешь, что моя дочь поступила справедливо?

– Желая раздать голодающим еду? Да, конечно.

– Однако, – слегка улыбнулся Исса, – большинство людей считают, что оставшимся позади помогать не следует. Говорят, что они на самом деле умирают уже в момент Скачка, и именно так – как умерших – их нужно воспринимать. Если кто-то дает им еду или пытается лечить, это лишь продлевает их агонию. Ведь им же все равно ничем не помочь, верно? Что бы мы ни делали, они так или иначе обречены на смерть. – Финнен кивнул. Разговор сворачивал в странное русло. – Так почему же ты хотел их накормить?

– Потому что… – Финнен поколебался. Возможно, это была ловушка, но отвечать все равно было что-то нужно, и он решил сказать честно. – Потому что иногда не бывает хорошего выхода, только плохой, а вернее, одинаково хороший и плохой. И тогда, что бы ты ни выбрал, все равно будешь чувствовать себя виноватым.

– Ты что, релятивист? – рассмеялся Исса, наклоняясь вперед. Он снова выглядел словно развеселившийся ребенок. – Так я думал. У тебя никогда не возникали мысли о Пробуждении?

– О Пробуждении? – переспросил Финнен, все больше удивляясь. Если этот разговор ставил своей целью проверку его версии смерти Каиры, то он понятия не имел, каким образом.

– Ага. Как думаешь, чем станет Пробуждение?

– Никто, кроме Предлунных, этого не знает. Якобы это нечто столь чудесное, что мы не можем его себе даже вообразить.

– И ты хотел бы его достичь?

Он машинально хотел кивнуть – в конце концов, этого хотели все. Это была цель, к которой стремилось все общество. И тем не менее в последний момент он поколебался.

– Я… не уверен. Предлунные утверждают, что когда те, кто будет избран, увидят, что их ждет, они больше не пожелают ничего другого, и что все их мечты тогда утратят какое-либо значение. А я думаю, что это предполагает… не знаю, как назвать? Стирание личности избранного человека? В конце концов, я, Финнен, мечтаю о чем-то простом, возможно, мелком по сравнению с мощью Пробуждения, но это мои мечты. Если их у меня не будет, то в какой степени я перестану быть собой? Не знаю, готов ли я к такому.

Исса радостно оскалился.

– Ну вот, пожалуйста – передо мной человек, который подрывает сам смысл существования нашего общества. Ты мне нравишься, парень.

– Я ничего такого не говорил, – возразил Финнен.