Предмет философии – качественные преобразования

На протяжении долгого времени, особенно в Средневековье, когда свою непререкаемую власть над мировоззрением осуществляла религия, самым простым объяснением всех физических и ментальных проблем стало обращение к богу. Бог – это предельная абстракция всего и вся. Для мышления, зацикленного на вере в бога, есть очень удобное безоговорочное основание всех явлений. При этом тело и душа разделяются, так что душу можно перевести в вечность, чего не сделать с телом, так как последнее наглядно может разлагаться. Но вот что такое душа, до тех пор пока физиология не разобралась с ощущениями, восприятиями, представлениями, эмоциями и прочими ментальными проявлениями, никто не мог конкретно объяснить. Оставалось только удовлетвориться субъективным представлением чего-то общего, но не телесного. Такая аморфная абстракция души была удобна для религии. Некоторые центры философских наук даже в наше время, не разобравшись, что является предметом философии, включают в него религиозное представление о мире. Они мало чем отличаются от теологии и с той же предельной абстракцией ставят в основу своих учений само по себе существующее духовное, как и божественное.

В Европе в период Возрождения начался подъем научного познания. Развитие естественных наук входило в противоречие с догмами религиозных доктрин. Борьбу между предельными абстракциями в мировоззрении и научными знаниями, обосновываемыми и утверждаемыми в практических действиях, в экспериментах и в реальном применении, все в большей степени выигрывала наука. Френсис Бэкон (1561–1626), приверженец опытного познания, считал неразумным разделять материю и абстрактную форму, которая будто придает то или иное качество материи. «Следует больше изучать материю, ее внутреннее состояние и изменение состояния, чистое действие и закон действия или движения, ибо формы суть выдумки человеческой души, если толь ко не называть формами эти законы действия…» (2, 199). «Сама же практика должна цениться больше как залог истины…» (2, 214).

Бэкон противопоставляет религиозным абстракциям опыт и практику. Многие проблемы, будоражившие умы древних мудрецов, должны познаваться естественными науками. Даже в наше время начало Вселенной или исходный взрыв пытаются понять физики и астрономы, и, возможно, будут продолжать заниматься этим еще длительное время, если не нескончаемо долго. Что же касается вполне земной проблемы – как объяснить действительное многообразие объектов природы, каким образом происходит структурное усложнение существ на Земле, – то эта проблема хотя, казалось бы и является предметом естественных наук, но обязательно требует привлечения философии, о чем будет сказано в последующем изложении.

Вторая важная философская тема, поставленная еще в древности – сущность процесса познания природы человеком, – позже предстала как основная тема философии, ее предмет. Эпистемология (теория познания) долгие годы трактовалась философами в самых крайних, противоречивых друг другу учениях. Они даже разделились на два лагеря. Материалисты – английские, Джон Локк (1632–1704), Томас Гоббс (1588–1679) и др., французские Дени Дидро (1713–1784), Клод Адриан Гельвеций (1715–1771) и др. духовные явления всецело обусловливали телесными и природными влияниями.

Локк утверждал в «Опыте о человеческом разумении» (1690): «Соединяя в определенную форму с определенным движением крупные частицы материи, вы можете рассчитывать на полу чение чувства, мысли и познания на таком же основании, как при соединении самых мелких частиц, какие только где-либо существуют» (15, 101). Эта мысль в определенной интерпретации соответствует идеи теории отражения, она, по существу, обусловливает основу отражения при интеграции элементов.

Идеалисты, напротив, предпочтение отдавали самому познающему субъекту. Если у Сократа и Платона идеи существовали в человеке от рождения, то позже все, что познавалось, всецело обусловливалось воспринимающим субъектом. В своем крайнем представлении внешний мир оказывался зависимым от человека (субъективный идеализм). Джордж Беркли (1685–1753) полагал:

«Существование чувственно воображаемой вещи ничем не отличается от чувственного воображения или вос приятия (perсeption)…» (4, 47).