Предоставьте это мне

Бордингтон с горечью улыбнулся. Она плохо скрывала свои чувства.

– Нет, но всегда нужно быть настороже. Я слышал, как вы поднимались по лестнице. – Он замолчал, вопросительно глядя на нее. – Итак, когда Власт сделает мне паспорт?

– Он порезал себе руку. Не раньше, чем через две недели, Как он думает.

– Две недели? Но ведь это абсурд!

– Я знаю. Но если он не может пользоваться своей рукой! – Она помолчала немного, потом взорвалась. – Вы не можете оставаться здесь две недели! Вам нужно уйти! Я не хочу держать вас здесь!

Бордингтон сел. Две недели. Две недели, в течение которых Малих сделает все, чтобы его захватить. Он весь сжался. Уйти? Но куда! Маленькая квартирка Малы была его единственным прибежищем.

– Я вас прошу, уйдите, – сказала Мала на грани истерики. – Не оставайтесь так неподвижны… Возьмите свой чемодан и уходите! Бордингтон попытался секунду не думать о своих неприятностях, а подумать о неприятностях Малы. Он прекрасно понимал ее реакцию. «Как это все было бы безразлично, если бы она любила меня так, как люблю ее я», – с горечью подумал он.

– Если я уйду, – спокойно проговорил он, – вы знаете, что я уйду недалеко. И я никогда не был храбрым. Герои, знаете ли, не бегают по улицам. Им немного понадобится, чтобы заставить меня заговорить. Сколько времени вы рассчитываете продержаться, если они меня захватят? Будет лучше, если я останусь здесь для нашей безопасности. Нас обоих. Мне совершенно некуда пойти.

Мала с отчаянием смотрела на него, сознавая, что он говорит правду.

– Тогда уйду я. Я попрошу приюта у одной приятельницы.

– Будет ли это осторожно? – Бордингтон дрожащей рукой закурил сигарету. – Ваша подруга захочет узнать, почему вы пришли к ней. Она догадается, что я здесь.

Она резко села.

– Мы сможем устроиться, – продолжал Бордингтон, стараясь говорить убедительно. – Вы никогда не возвращаетесь раньше двенадцати часов ночи. Я буду спать в то время, пока вы будете в клубе, а к вашему возвращению я отдам вам кровать. Я обещаю вам не стеснять вас.

Не отвечая, она продолжала смотреть на свои руки, стиснутые на коленях. Несмотря на любовь, которую он к ней испытывал, Бордингтон стал проявлять признаки нетерпения. Неужели она не могла проявить к нему хоть долю сочувствия? Неужели у нее нет к нему ни малейшего чувства?

– Послушайте, я стараюсь быть реалистом, – продолжал он, подавив свое нетерпение. – Нужно прямо смотреть на вещи. Разве вы не понимаете, что если они меня возьмут, они убьют нас обоих.

Она подняла глаза. Лицо ее было бледным, губы дрожали.

– Почему вы так сделали? Я была в безопасности, пока вы не пришли сюда.

Вы эгоист, вы подлый…

Бордингтон перебил ее.

– Никто никогда не бывает в безопасности, – сказал он. – Я знаю, что я подлый, но вы тоже такая. И вы думаете лишь о себе. А я думаю о нас обоих. Так как она не отвечала, он продолжал: – Хорошо, а что если мы позавтракаем? У вас есть что-нибудь из еды? Я умираю от голода.

Глава 3

Оскар Брикман находился в Праге уже два дня. Он остановился в хорошем отеле в квартале Старе Място и изображал из себя американского туриста. Одно из первых развлекательных мест, которые он посетил, был ночной клуб «Алгамбра». Он присутствовал на номере Малы и отметил время, когда она выходила на сцену и в какое время она уходила из клуба. Брикман ничего не понимал в музыке и был неспособен сказать, умеет эта красивая девушка петь или нет. К тому же, ему на это было совершенно наплевать. Но он одобрил ее фигуру.

Он также обследовал и ее жилище. Его острый взгляд заметил все детали, необходимые ему в дальнейшем. Он остановился в коридоре, чтобы закурить сигарету, и констатировал, что там не было ни привратника, ни лифта.

Около пяти часов на следующий после приезда в Прагу день он получил от Дори закодированную телеграмму, дающую ему зеленый свет. Гирланд получил визу на въезд в Прагу и должен был выехать на следующий день утром.

В тот момент, когда Мала исполняла свой номер в «Алгамбре», Брикман положил пакет с тридцатью тысячами долларов, который ему дал Дори, в поношенный бумажник и покинул отель.

Он пешком дошел до дома Малы. В этот поздний час улицы были пустынны, только встречались туристы, которые останавливались, чтобы полюбоваться прекрасными домами и фонарями, стоящими перед ними.

Он вошел в дом и спокойно поднялся по крутой и спиральной лестнице, не стараясь заглушить свои шаги по деревянным ступеням. Он был слишком опытен, чтобы принимать ненужные предосторожности. Он поднимался по лестнице как какой-нибудь посетитель, и Бордингтон услышал его шаги.

Два предыдущих дня были испытанием для Бордингтона.

При малейшем шуме снаружи он устремлялся на балкон. Мала избегала его, проводя все дни вне дома, в кафе, музеях или кино, м возвращалась лишь около восьми часов, чтобы переодеться и приготовиться к выступлению в «Алгамбре». Часы казались бесконечными для Бордингтона. Компанию ему доставляла лишь его горечь.