Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Ничто не обнажает банкротство Советского Союза так явно, как банкротство постсоветской России. Трудности страны коренились не в предполагаемых «культурных» пороках или особенностях менталитета, не в негодных рекомендациях западных советников и не в злодействах кучки «олигархов»[112], а в ее институтах. Об этом свидетельствуют и российские экономические «реформы», анализируемые в этой главе, и та институциональная мешанина, которую представляло собой политическое устройство России (ее я рассматриваю в следующей главе). Распад Советского Союза продолжался и в 1990-е годы, и многое из того, что появилось под маской реформ, лишь скрывало настоящую каннибализацию прежней советской реальности.

Иллюзии реформы…

У Егора Гайдара была безупречная советская родословная. Внук одного из самых известных детских писателей, сын известнейшего корреспондента «Правды», он вырос за границей, в Югославии времен Тито. Еще в юношеском возрасте, в конце 1960-х, Гайдар, как он сам вспоминает, прочитал Адама Смита в издании 1938 года, классический учебник по экономике Пола Самуэльсона и, что еще важнее, марксистское обличение монополизации собственности — «Новый класс» Милована Джиласа, бывшего когда-то правой рукой Тито. Гайдар также мог не понаслышке увидеть результаты разрекламированных реформ системы управления промышленностью в Югославии. Во время учебы в Московском университете в 1970-х он, по собственному утверждению, читал не только Маркса, но и Джона Мейнарда Кейнса, Джона Гэлбрейта и Милтона Фридмана, работы которых держались в библиотечном спецхране.

Перейдя от теорий к практике, он внимательно изучил опыт венгерского «гуляшного коммунизма»[113], с его допущением небольшого частного сектора. Гайдар характеризует свои тогдашние взгляды как «ортодоксально-марксистские». При этом он задумывался о том, как выйти из тупика, когда государственный социализм порождает склеротическую бюрократию, а «рыночный социализм» столь сложно воплотить в действительность (о том же думал и Горбачев, одним из экономических советников которого Гайдар стал во время разработки экономических реформ 1987–1988 годов по югославско-венгерскому образцу). В ноябре 1991-го, однако, когда Ельцин назначил Егора Гайдара главой правительства, все это осталось в области академических дискуссий. «Мы оказались в ситуации, — признавал он позже, — где теория была бессильна»[114].

В 1991 году дефицит бюджета превысил 20 % от ВВП, а в 1992-м грозил стать еще больше (и стал). Советский золотой запас и зарубежные валютные счета исчезли и так впоследствии и не были найдены. Внешний долг СССР вырос до суммы в 56,5 миллиарда долларов, и кредиторы требовали, чтобы страны-преемники приняли на себя полную ответственность за него. Но лишь Россия пошла на это, заплатив эту цену за место СССР в Совете Безопасности ООН и возложив на себя столь чудовищное бремя в тот самый момент, когда рубль стремительно обесценивался[115]. Российская промышленность перешла в состояние свободного падения, оказавшись между плановой экономикой и рынком и по политическим причинам отрезанной от поставщиков и потребителей в Восточной Европе и в бывших советских республиках. Официальная статистика зафиксировала спад экономики на 6 % в 1990 году и на 17 % (в годовом исчислении) за 9 месяцев 1991-го (в США в 1929/1930, в худший год Великой депрессии, спад составлял 9 %). Инфляция в конце 1991 года оценивалась в 250 % в месяц! Предприятия отказывались принимать платежи в рублях, настаивая на оплате продуктами, водкой или телевизорами (особенно импортного производства) — все это можно было раздать работникам в качестве зарплаты. Полки магазинов не были так пусты со времен послевоенных голодных лет. Страна уже пребывала в состоянии распада и хаоса, когда Гайдар не успел еще пошевелить и пальцем.