Но несмотря на весь трагизм возобновившейся в 1999 году чеченской войны, сепаратизм не был главной угрозой существованию Российской Федерации[155]. Независимость провозгласила лишь еще одна республика — Татарстан, но в феврале 1994 года, за десять месяцев до начала войны в Чечне, татарское руководство подписало с Москвой соглашение, отказавшись от претензий на независимость в обмен на широкую автономию и бюджетные привилегии. Саха (Якутия), и не претендовавшая на независимость, добилась почти того же самого. Как и Татарстан, Саха подтвердила, что является частью России, и получила больший контроль над находящимися на ее территории природными ресурсами, которые местная элита смогла использовать для укрепления своей власти. Разумеется, во всех российских республиках была учреждена «президентская» система, и Россия получила помимо Ельцина еще 21 президента и 21 президентскую администрацию (все они дублировали правительства автономий). Подобным же образом региональная бюрократия распространила свою власть на 57 неэтнических областей и федеральных городов России.
Во всех регионах, независимо от того, находились ли в них у руля «демократы» или коммунисты, выиграла и в итоге сильно разрослась исполнительная ветвь власти. Так, в Краснодарском крае старая партийная элита после 1991 года практически не утратила своих позиций, поскольку к власти здесь пришли национал-популисты, утверждавшиеся с помощью широкой раздачи льгот и патримониальной политики. Напротив, Томскую область в начале 1990-х сотрясало сильное демократическое движение, центром которого была местная законодательная власть. Тем не менее к 1994 году плюрализм и здесь сошел на нет и исполнительная власть восторжествовала над законодательной. Похожее авторитарное управление сложилось в Пермской области, но здесь не было переходного демократического периода и исполнительная власть прямо приступила к дележу добычи. И в Краснодаре, и в Перми, и в «демократическом» Томске, по верному наблюдению одного исследователя, «восстановление прежнего доминирования исполнительной ветви можно объяснить как тем, что находящиеся у власти политики стремились сохранить старые практики, так и слабостью демократической оппозиции и президентской политикой подавления федеральных законодательных органов»[156]. Лишь в Санкт-Петербурге «демократы» доминировали и в законодательной, и в исполнительной власти. Однако и здесь Законодательному собранию никогда не удавалось эффективно проводить собственный политический курс.
Тот факт, что «демократический» Санкт-Петербург в чем-то оказался похож на «коммунистический» Краснодар, заставляет предположить, что определяющими в обоих случаях были системные факторы. По всей стране можно проследить пришедшийся на 1989–1994 годы единый процесс перемещения чиновников со своих постов в аппарате КПСС сначала на выборные должности в региональных советах, а затем в новые региональные исполнительные органы власти. Именно им достались имущество и здания прежних обкомов, переоборудованные теперь по последнему слову техники. Этот процесс невозможно объяснить обычными ссылками на пагубное влияние московских «баронов». Едва ли основную вину можно возлагать и на Кремль, поскольку он был в это время занят конструированием собственного раздутого исполнительного аппарата (тем же самым занималось и правительство). Скорее этот триумф авторитарной исполнительной власти, действующей по принципу «победителю достается все», определялся тем, что именно исполнительная власть манипулировала собственностью, распределяя ее по клановому принципу среди «своих». Региональные законодатели тоже оказались поглощены получением своей «доли» распределяемых исполнительной властью благ.