Когда решимость вновь вспыхнула в груди, за окном уже смеркалось. Поздний вечер опускался на Деревню листа: шиноби возвращались с миссий, в то время как гражданские были заняты повседневными хлопотами — опытной торговке не составило труда раствориться в толпе прохожих, скрываясь от чужих глаз. Стоило лишь вновь надеть свои обноски, да скрыть смоляные локоны под выцветшим платком. Удобно иметь невзрачную внешность.
Ко входу в квартал Учиха я успешно пробралась незамеченной: никому нет дела до очередной нищей горожанки. Не дойдя буквально пару домов до величавых врат, я скрылась за ближайшим углом и… полностью обнажилась во мраке переулка. Прежняя Мидори бы сгорела со стыда на месте — юная дева, одна, практически ночью, абсолютно нагая — после этого ни один сумасшедший не возьмёт в жёны. Но пусть, я готова остаться одинокой и опозоренной девой, лишь бы обрести свободу. Мы давно играем по-крупному, мой красноглазый демон.
Я вызволила из принесённого баула тёмно-синее томэсодэ{?}[Кимоно замужней дамы.] с вышитыми пятью камонами{?}[Камон — герб рода.]: Микото-сан заготовила парочку заранее, дабы после бракосочетания я могла свободно перемещаться в новом статусе, не ожидая, пока портные пошьют выходной наряд. Хотя, возможно, это кимоно было вовсе и не моим…
От мыслей о связи с покойной девушкой захотелось отшвырнуть окаянное одеяние — настолько стало жутко. Однако неужели ты сдашься так просто, Мидори? Не время предаваться предрассудкам. Да и можно ли утянуть в мир мёртвых человека, что неспособен умереть?…
Несмотря на вечернее время, людей в оживлённом районе по-прежнему хватало: пришлось двигаться вдоль самых стен. Осторожно. Шаг за шагом. Но статно — так, как учила Микото-сан, — дабы в полутьме заплутавший зевака не признал в Учихе жалкую оборванку.
— На месте… — многочисленные огни освещали поместье главы. Огромное, словно бесконечное, одно только оно могло занять половину улицы, на которой ютилась наша лавчонка: внушать трепет стоит ведь ещё на подступах, да, Фугаку-сан?
Я пробралась через сад: в такое время все собирались за ужином, а в семье лидера время совместной трапезы — непреложное правило, которое никто не смел нарушить. Спальня Итачи-сана как раз находилась чуть поодаль: я заметила, что он любил наслаждаться местными красотами вместе с малышом Саске, когда неугомонный мальчишка в очередной раз просил уделить ему немного времени. Затаившись прямиком под энгавой{?}[Энгава (縁側) — веранда в традиционном японском доме, которая может огибать его с нескольких сторон. Под ней как раз есть пустое пространство, где можно спрятаться.] близ комнаты наследника, я принялась ждать.
Секунды ощущались часами, минуты — вечностью. Только ритмичный стук сердца помогал хотя бы как-то отсчитать прошедшее время. Десять. Пятнадцать. Двадцать…
— Что ты здесь делаешь? — грозная фигура шиноби нависла точно над моей — крохотной и щуплой: сейчас я больше напоминала ребёнка, игравшего в прятки со старшими, а не взрослую девушку, что вот-вот станет женщиной.
— Итачи-сан…
— Что ты здесь делаешь? — он был раздосадован столь неподобающим поведением, но молвил тихо: так, чтобы лишние уши не услышали, — Решила всех привлечь своим шуршанием? — пытаешься быть строгим, но вижу же, что не гневаешься.
— Я не… — не успела договорить, как он очутился рядом и подхватил на руки… Мир перед глазами мазнул нечёткой кляксой — и мы уже стояли посреди какой-то комнаты.
— Вы, гражданские, для нас — всё равно что откормленные медведи. Двигаетесь так же шумно и неуклюже, — ты не проведёшь меня, наследник рода, твои поступки важнее грубых слов. Ругаешь, но отчего же столь бережно ставишь наземь?
— Прошу прощения…
— Зачем пришла?
Сейчас или никогда. Отхожу чуть назад, плавно опускаюсь на колени… не смея глядеть прямо, впериваю взгляд в собственные ладони, расставленные на татами и небрежно задевающие друг друга… наклоняю корпус… чувствую лбом заледеневшие пальцы{?}[Мидори села в позу «догэдза» (土下座) — поза максимального раскаяния или мольбы, при которой человек фактически лбом касается пола.].
— Я умоляю Вас, Итачи-сан, расскажите правду о невесте Шисуи-сана…
И он рассказал. О том, как Норика-сан первой отправилась на опасную миссию, о том, что к разведке вскоре должен был присоединиться Шисуи-сан. Он прибыл на пару дней позже, но вместо невесты нашёл лишь обезображенный труп, над которым измывались враги.
— После этого Шисуи убил их всех, а затем нёс тело Норики до самой Конохи. Два дня.
Красноокий дьявол, как же я ненавижу тебя! За всё, что ты сделал, за всё, что ещё сделаешь… И за ту жалость, которую порождаешь в сердобольном девичьем сердце.
— Шисуи, он… — продолжал Итачи-сан. Как и всегда, сдержанный и внешне безэмоциональный, с глубокой и беспросветной печалью на дне чёрных глаз, — Он очень любил Норику, и после её смерти словно помешался. Каждый день носил на могилу подношения — сладости, которые она любила, цветы, мандарины{?}[Вот для чего Шисуи впервые пришёл в лавку и почему взял всего два мандарина.]. Мы думали, что время излечит его, но потом он… встретил тебя.