Я был тогда обычным школьником, спортсменом, ничем особо не впечатлялся, так что галлюцинации сразу отметаю. Ливень застал меня на Варварке – ну, и как все люди в те годы я спрятался от него в подъезде – в то время слова «домофон» и на слух порядочные люди не знали – а на некоторых дверях старых домов, еще не переживших капремонт, были такие мутноватые окошечки в верхней половине. Стоя у двери с несколькими точно так же пережидающими дождь гражданами, я периодически смотрел в окошко – проверить, не слабеет ли дождь. И вдруг увидел такую картину: прямо мимо меня проехала кожаная коляска с поднятым верхом; коляску везла лошадь, а лошадью правил извозчик в картузе. Навстречу медленно проехал точно такой же экипаж, и – мне это врезалось в память! – лошадь второго экипажа, извините, оправлялась на ходу. Я посмотрел по направлению падающего навоза и увидел, что вместо асфальта на улице – черная булыжная мостовая… Как и всякий ребенок сделал бы на моем месте, я зажмурился и отпрянул – а когда с опаской посмотрел снова – все было в порядке: проехал вполне современный микроавтобус-«рафик»…
Положим, «показалось», как принято считать…
26 февраля 1993 года (дата запомнилась навсегда) моего друга и меня пригласили праздновать чей-то день рождения в домике в садоводстве – не нашем, по Ярославской дороге. Сейчас там дивные новостройки, а тогда прямо у платформы начиналось то самое садоводство – пестрые халупки и парники на шести сотках. Где искомый домик, мы не знали, но у нас имелся бегло нарисованный кем-то план, следуя которому мы довольно быстро заплутали среди сугробов. Было темно: выходя из электрички, мы убедились, что времени – 20-32 (от вокзала отъехали на электричке около восьми вечера). Мне резко расхотелось идти на день рождения, потому что ноги в летних кроссовках быстро начали замерзать. Я заявил, что надо возвращаться, потому что домик мы стопудово не найдем, а заблудиться и обморозиться – как нечего делать. Друг, одетый в демисезонную куртку (другой у него не было, как и у меня – другой обуви), бодро со мной согласился: ни одного огонька нигде не виднелось, тьма сгущалась, сугробы и узкие тропинки меж ними оптимизма не внушали. Мы повернули и, светя себе зажигалкой, отправились в обратный путь. Шли недолго, серьезно замерзнуть не успели, даже долгого разговора не получилось, когда увидели станцию, освещенную парой-тройкой фонарей. Где-то слышался шум приближающегося поезда, мы увидели впереди отчаянно бегущих к платформе людей. Сами не побежали, были еще далеко. Не торопясь дошли до платформы – там стояла парочка, так и не догнавшая электричку. Парочка сильно переживала по этому поводу, парень горько повторял: «Последняя была электричка! Последняя!». Мы ходили по садоводству от силы час, думаю, даже меньше: если бы больше, то задубели бы на таком морозе точно (минус 16 примерно, как позже дома выяснилось). «Не может быть! – сказал я. – Сейчас около половины десятого. Через полчаса от силы – придет!». Парень посмотрел на меня с изумлением и протянул мне свою руку с часами. Мы стояли как раз под фонарем, и я отчетливо увидел, что на часах около половины второго… Первая мысль была – часы врут: мы с другом сразу проверили по своим – точно. У обоих стрелки показывали полвторого. Нужно было как-то выбираться на виадук и ловить машину. Получилось, что мы бродили по неизвестной местности, заваленной сугробами, пять часов! Этого не могло быть. Ни по каким параметрам. Вообще. Просто потому, что этого не может быть никогда. С огромной натяжкой и оговорками можно допустить, что мы ходили два часа (но и это – из области фантастики). В любом случае – не менее трех часов времени (а скорей всего – четыре часа!) из жизни двух, трезвых, вменяемых парней как рукой слизало. Мне говорили, что в темноте и среди снега могло измениться ощущение времени, мы могли не заметить этих часов – и прочие глупости.
Могло измениться. На час. Но не более. Иначе мы бы там и остались. В одном из сугробов. До весны.
– Действительно интересно, – покачала головой Оля Большая. – И совершенно никак не объяснить. И ясно, что не выдумка…