Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Но все обошлось… Это действительно значит, что он ни в чем не виноват?

– Надеюсь, она с ним развелась, – сказала Маша.

– Ты чуть что – и бегом разводиться… – презрительно процедила Татьяна.

– Да, но не сразу. Года четыре еще промучилась с ним после того случая. А потом муж другую нашел, которая с детьми не напрягала, – объяснила Катюша.

– Помню я этого урода, – кивнул Макс. – Помнишь, Нинка с ним к тебе на день рожденья приходила? Я тогда еще подумал: слизняк, а не мужик.

– Подлец, – мягко поправила Оля Большая.

– А я тоже однажды так проспал, – помолчав, сознался Соломоныч. – Когда у старшего ветрянка была с высокой температурой. Там, правда, смерть не грозила, жена просто попросила присмотреть и водичку ему давать время от времени… А я после работы… Ну, и… Наверное, если б думал, что он может умереть, не проспал бы. Да и ребенку уж четыре годика исполнилось… Позвал бы, наверное…

– Или не позвал, – меланхолично бросил Борис, напучив губы, потом вздохнул: – Ну, что, сестрица Аленушка и братец Митюшка… Двое вас осталось невысказавшихся. Не таитесь, расскажите нам еще о двух мужчинах-подлецах. Король приказывает.

– Почему обязательно о мужчинах? – спросил Соломоныч.

– Ну, не о женщинах же… – как нечто само собой разумеющееся, произнес Борис, и непонятно было – серьезно он говорит или издевается.

Митя, за весь вечер не сказавший ни слова, вяло поднял голову:

– Хорошо, я расскажу. Про редкого человека – с нулевой нравственностью. Надо сразу сказать – я про него подслушал разговор, как мама. Только не в тэшке, а на пляже в Болгарии в прошлом году. Я на песке валялся, а рядом на двух лежаках женщины разговаривали. Когда я понял, что подслушиваю, вставать было уже совсем неудобно – и я притворился спящим… И так мне открылась

История девятая, рассказанная возможным будущим писателем, а пока любопытным школьником Митькой, о редком человеке, не отягощенном вообще никакой моралью.

Короче, вот что та женщина своей подруге толковала.

Я, говорит, целый год была влюблена в очень красивого мужчину. Росту в нем было около двух метров, торс – классический треугольник, с кубиками, все как положено – хоть сейчас на обложку мужского журнала. Светлые курчавые волосы, умеренно коротко подстриженные. Гордый нос с аристократической горбинкой, а глаза… Такие идеально ярко-голубые, что казалось, такого не может быть! Просто витязь, или викинг, или голливудский артист.

На этом, как очень скоро выяснилось, его достоинства и заканчивались. Поразительно, но этого человека не интересовало ровно ничего, кроме собственной особы. Постепенно выяснялись пугающие подробности его жизни. Он совершенно искренне не помнил, где работали обе его бывшие жены, какие институты они окончили. При этом памятью обладал феноменальной – в области гуманитарных знаний – но запоминал только то, что считал нужным. Не интересовался. Родная дочь боялась выходить из комнаты даже в туалет, когда папа был дома, – и, извините, писала на ковер, чтобы не проходить мимо двери кухни, когда он пил там кофе. Потом она сбежала жить к бабушке, у которой и выросла. Я спросила его – почему. Ответ был таким: «Она была мерзким ребенком – все время притворялась, что хочет в туалет, чтобы вывести меня из себя своими шастаньями по коридору. Вот я однажды и запер ее там с утра до ночи, чтобы проучить. Естественно, больше она при мне не смела болтаться по квартире». Сказано было спокойно, без какого-либо чувства неправоты.