– Ваше святейшество. Вы можете идти? Мы должны передать вас охране легата, они ждут снаружи. – Ричард поклонился и отошел к двери, давая папе место пройти.
– Нет! Во время ночного богослужения, я хочу доверить свою безопасность вам – капитан. Вы проявили себя сегодня, больше чем в других боях.
– Это большая честь для меня, быть подле вас, но ваше святейшество, прошу простите, что говорю о своих проблемах, но у меня пропала жена. С вашего позволения, разрешите мне…
– Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. Матфей. – строго сказал папа. – Жен это тоже касается.
– Да. Ваше святейшество. – и они покинули школу.
В ожидании велигии все изрядно напились. И к полуночи, не все смогли начать молитвы, так как валялись у дороги, на лавках или под дверью пивной. Те, кто был на ногах, с открытым ртом слушали, а потом на разные пьяные голоса вторили молитве. Один Ричард молча шевелил губами, ища в толпе свою жену.
Нескольких упавших пьянчуг и отбившихся от родителей детей, затоптали при крестном ходе. В целом ночь прошла без происшествий и на утро тысячи солдат пешими и верхом стали покидать город. Жены, сестры и дочери плакали, провожая бравых воинов, бросались под копыта коней и пытались просунуть какой-нибудь еды с собой.
Кровать прогнулась под чужим весом и Хьюго резко подскочил на кровати.
– Утро, ваше святейшество. – доктор Хейфиц сидела на постели, закинув ноги прямо в сапогах.
– Только половина одиннадцатого! Ты что, не устала? – вытирая пододеяльником пот со лба, возмутился папа.
– Так я отдыхала, а не шлялась по улицам с иконами на палках. Кардинал передает, что сегодня состоится предварительное слушание над выжившими членами ордена, что похитили тебя и Эрла и устроили вчера кровавую баню.
– Монакийцы есть?
– Конечно нет. С их то деньгами. Одевайся. Ты должен присутствовать.
– Обязательно.
– Конечно! Отправишь этих сраных активистов в поход, в противном случае, если они не готовы искупить свою вину служением богу, пойдут на виселицу.
– На корм мухам этих предателей. – Хьюго упал обратно на подушку.
– Я бы посмотрела. Ну, я видела, как вешают людей, но что бы они висели на всеобщее обозрение несколько дней, радуя глаза и носы прохожих – нет. Обычно на востоке сразу снимают и следующего.
– Да у вас на востоке и собак жрут!
– А у вас уже сожрали всех! – Марго потянула Хьюго за руку.
Папа присел на кровати, опустив голову.
– Шевелись! – доктор сняла со стула папское платье и бросила на кровать.
– Позови слуг.
– Эй! Я же тебя учила шнурки завязывать.
– Я до сих пор помню все пять способов шнуровки, но в кроссовках я уже лет двадцать не ходил.
Опять надо что-то говорить и смертельно охота спать. Папа сидел, разглядывая лоснящиеся лица советников и тощую рябую рожу магистра Антония. Лишь присутствие Марго возбуждало ностальгическую резвость. Когда они еще увидятся? Через семь лет, когда Марго приедет на подтверждение квалификации. Если ничего не случится с ней или министерством за время войны. Сбросит в сообщение свое фото со смешной подписью. Хьюго хотелось вновь остаться наедине с Марго. Ругаться матом, поносить всех слуг и пресвитеров. Обсудить очередного малолетнего любовник,. Марго прикурила бы две сигареты, протянула ему одну и щурясь засмеялась. Рассказала бы, как из-за ям на дороге опрокинула холодильник, рассыпала органы для продажи по салону и полоскала их в ближайшей канаве.
– Как доктор скажу, что казнь, это не гуманно. Но как христианин требую повесить их до обеда! – Марго стукнула стаканом по столу.
– Они говорили что-либо, в свое оправдания?
– Они лишены права голоса, ваше святейшество.
– Всякий грех и хула простятся человекам… – устало начал Хьюго.
– Не вырывай из контекста. – шепнула Марго.
– Что вы скажите, как очевидцы? Доктор Хейфиц, господин Фредериксон.