Предпоследний выход

– Из Цивэса? – полюбопытствовала бывшая немка, ткнув пальцем в его грудь.

– Из него, – ответил Ятин, – из ГУЖиДе. – Он слегка насторожился. И не из-за того, что местная жительница назвала его страну на международный лад. Пусть называет, как хочет. Голос её почудился уж очень знакомым. Или похожим на знакомый. Пока непонятно, на чей именно, только возникло весьма любопытное совпадение. И в мысль пришельца запало недоумение.

На холме появился Вамнам.

– Во! – Никола-Нидвора обратился к Ятину, – чуял я, во те крест, знал, что он нас обгонит.

– Вижу старого знакомого, – сказал Вамнам, ласково глядя на Любомира Надеевича.

– И я узнаю, – бодренько ответил путешественник из Цивэса, только что ставший закоренелым дикарём.

И они сблизились да расцеловались, как действительно давние друзья.

Вамварька повела одним плечом вперёд. Может быть, показала так насмешливое отношение к свершению их обряда счастливого свидания. Или обиделась: ведь с ней пришелец из Цивэса не целовался. А тот с осторожностью взглянул на неё и опустил голову. Далее, не позволяя развиваться непрошеным событиям, от Вамнама последовало приглашение ко всем путешественникам в его землянку.

Ятин, войдя в помещение, уже с любопытством человека, ранее посвящённого в тайны здешнего искусства, разглядывал пространства в облике произведения зодчества. Их сочетания, действительно, производили в сознании побудительные образы. Ненавязчивые. Он почему-то припомнил недавнее поглощение образов грёзоискусства, поданных ладонеглядкой дома, на кроватке. Есть у них что-то общее: ничего предметного, но высокого достоинства. Чувствуется рука художника выдающегося и чрезвычайно тонкого. Тут тебе и красота в совмещении различных соотношений высот и общих величин пространств. Тут тебе и красота поворотов с отклонениями. Тут и красота в сочетании различной освещённости. Тут тебе и художественная расстановка зрительных ударений в виде выступов и отверстий, что сами по себе распознаются с непростым умыслом. Тут тебе и неповторяемые иные мелочи, проявляющиеся при тщательном рассмотрении всего предыдущего. И убранство. Оно добавляет насыщенности и действует подобно приправе. Да, вкусно, вкусно всё окружение человека в его доме. И это произведение искусства никогда не заканчивается в прочтении. Ещё. Не было тут вещей, в обычном понимании человека из так называемого «Гражданственного жизнеустройства». Имеются в виду никчёмные безделушки, накапливаемые, да накапливаемые. Всё убранство только приспособлено для достойного проживания. В том числе и образок на глиняной доске. Правда, некоторые, вроде никчёмные вещицы мельком попадались на глаза, но они лишь намекали на какой-то особый смысл, глубоко в них запрятанный.

А вот и еда подоспела. Вполне вещественная. Стол быстро обставился посудой, глиняной и деревянной, заполненной разной снедью, а от неё изошли запахи, сулящие недурственное угощение, и тоже не без художественного вкуса.

Поначалу Вамнам пропел молитву, затем все уселись за столом. С удовольствием поели, то и дело, останавливаясь на послевкусии. А потом, Вамнам и Вамварька стали в два голоса напевать весёленькую байку. Другие участники застолья временами подхватывали песенный рассказ, то есть, в полголоса мычали. А Ятин довольствовался ужимками, заостряя слух на голосе Вамварьки, и начинал догадываться о его сходстве с давно знакомым пением иным…

– Значитца так. – Никола-Нидвора спохватился, уставил сверкающие очи на задумчивого Любомира Надеевича и тихо молвил, чтобы не перебивать слаженное двухголосие. – Мужики местные и я, мы пойдём за щепой в дубраву. А ты посидишь тут. Дослушаешь байки. И с Вамнамом потолкуешь. Мы-то придём с грузом, и немедля назад, на Дальний Север, к себе, в райские наши кущи. Дела, брат. Засиживаться не станем. Вот и побудь. Иначе тебе с Вамнамом не потолковать. Не успеешь. Если не надумаешь оставаться здесь. А надумаешь – оставайся. Но мы пока того не знаем, вот на всякий случай и не берём тебя за щепой.

Любомир пошёл бы и с мужиками, и остался бы с Вамнамом. Равные возникли позывы. Он поёрзал на плетёном сидении, затем встал и снова сел.

– Да, – сказал он. Пока не знаю, что дальше буду делать, куда ходить. Поразмышляю тут.

– И ладушки. Покумекай. И это. Рысью займись. Совсем забыли о замечательной красоте. Протухнет ведь. Вот тебе и дополнительная причина оставаться. Шкуру снимешь, пока свежесть не пропала. Тебе здесь и без просьбы помогут.

Никола-Нидвора обвёл весь люд признательным взглядом и покинул землянку. А дальше, естественно, делал то, о чём говаривал Ятину.

По окончании певческой байки, Ятин, продолжая думать о своей догадке, придвинулся к Вамварьке и запоздало, но вежливо спросил:

– Можно, я к вам подсяду?

– Можно, – ответил женско-детский голос, обёрнутый независимой наголоской.