Предшественники Шекспира

Псиллъ. Ты ведешь образъ жизни близкій къ природ и особенно рекомендуемый философами. — Вмсто ужина у тебя кусокъ хлба, вмсто стакана — пригоршня, вмсто простыни — твоя собственная одежда, потому что natura paucis contenta.

Манесъ. Вы вс что-то веселы сегодня; значитъ, вамъ уже удалось исполнить то, что мн не удается цлыхъ три дня

Псиллъ. Что такое?

Манесъ. Пообдать.

Граникъ. Что-жъ, разв Діогенъ держитъ только холодный столъ?

Манесъ. Я былъ бы очень радъ, если бы такъ было, но дло въ томъ, что онъ не держитъ ни горячаго, ни холоднаго.

Граникъ. Такъ, значитъ, тепленькій. Не потому ли Манесъ снова убжалъ отъ своего господина?

Псиллъ. Манесъ былъ въ совершенномъ прав поступить такимъ образомъ; въ самомъ его имени есть уже намекъ на бгство.

Манесъ. Какъ такъ? въ моемъ имени?

Псиллъ. Разв ты не знаешь, что Mons происходитъ отъ movendo, потому что она не двигается.

Манесъ. Такъ.

Псилль. А ты называешься Manes отъ manendo, потому что ты бжишь.

Манесъ. Дльно замчено. Впрочемъ, я не убгаю, а только удаляюсь…

Псиллъ. Въ тюрьму, гд ты можешь на досуг предаваться философскимъ размышленіямъ.

Манесъ, А. знаешь что: если я попаду въ тюрьму, то тло мое будетъ также безсмертно, какъ и душа.

Граникь. Какимъ образомъ?

Манесъ. Разв ваши учители никогда не говорили вамъ о томъ, что душа безсмертна?

Граникъ. Говорили.

Манесъ. И что тло есть темница души.

Граникъ. Врно.

Манесъ. Значитъ, чтобъ сдлать тло безсмертнымъ, нужно посадить его въ темницу.

Граникъ. Вотъ вздоръ.

Псиллъ. Ужь это слишкомъ глупо.

Манесъ. Изъ этого обращика вы можете видть, какъ тяжело голодающее остроуміе. Вслдствіе этого я предлагаю идти ужинать къ Гранику. Платонъ безспорно лучшій изъ философовъ; утромъ онъ въ школ, за то въ обденное время всегда въ кухн.

Остроумные діалоги Лилли имли большое вліяніе на всю послдующую англійскую комедію. Стоитъ сравнить приведенную нами сцену со множествомъ подобныхъ сценъ въ раннихъ произведеніяхъ Шекспира или хоть съ разговоромъ могильщиковъ въ Гамлет, чтобы убдиться въ томъ, сколько геніальный драматургъ былъ обязанъ своему забытому предшественнику.

Мы позволимъ себ заключить наши, и безъ того слишкомъ многочисленныя, выписки изъ произведеній Лилли еще одной прекрасно веденной сценой, въ которой авторъ ловко воспользовался разговоромъ шутовъ, чтобы посмяться надъ остатками средневковыхъ воззрній въ современной жизни и наук. Мимоходомъ замтимъ, что эти комическіе эпизоды въ пастораляхъ Лилли имютъ большое значеніе для исторической критики, ибо только въ нихъ можно подсмотрть отношеніе автора къ движенію современной общественной мысли. Прилагаемую сцену мы заимствуемъ изъ комедіи Лилли Сафо и Фаонъ. Разговоръ происходитъ между слугой Пандіона, Молюсомъ и пажемъ придворнаго кавалера, Критикусомъ.

Молюсъ. Ты приходишь во время, Критикусъ; по-крайней-мр я не буду одинъ. Ну скажи, что новаго?

Критикусъ. Да новаго то, что завтра у насъ будетъ отчаянный бой между двумя людьми, на всхъ родахъ оружія, отъ алебарды до шпильки — включительно.

Молюсъ. А ты все говоришь объ этихъ турнирахъ. Скажи мн на милость, отчего это при двор постоянно говорятъ о ранахъ, копьяхъ, храбрости и т. д. Разв человка слдуетъ уважать за то, что онъ ищетъ опасностей?

Критикусъ. О не говори такъ, Молюсъ, и берегись храбрецовъ! Человкъ, который смотритъ надменно и носитъ рукоять кинжала ниже своего пояса, всегда увренъ въ себ и всегда можетъ встртиться въ чистомъ пол одинъ на одинъ съ кмъ угодно.

Молюсъ. Что же можетъ выйти изъ этой встрчи.

Критикусъ. Опасность и смерть.

Молюсъ. Если смерть такъ похвальна, то по моему, тотъ кто умираетъ отъ обжорства столько же заслуживаетъ названія храбреца, какъ и тотъ, кто умираетъ отъ меча.

Критикусъ. Какъ такъ?

Молюсъ. Если я на полный желудокъ съмъ изрядный кусокъ сала, да закушу жареной говядиной, да запью все это соотвтственной пропорціей пива, ну словомъ, съмъ все, отъ чего только можно умереть, то разв я не также храбръ, рискуя умереть дома, какъ другой, рискуя умереть на пол битвы?

Критикусь. Нечего сказать — храбрый рыцарь!

Молюсъ. Какъ хочешь, а я буду стоять на своемъ; если храбростью называется исканіе смерти, то гд бы ни умеръ человкъ, онъ во всякомъ случа храбръ.

Къ разговаривающимъ подходитъ циклопъ Калифо, прислужникъ Вулкана, весь выпачканный сажей. Одинъ видъ его неуклюжей и глупой фигуры возбуждаетъ смхъ въ собесдникахъ и одному изъ нихъ, именно Молюсу, приходитъ на мысль посмяться надъ простакомъ и съ помощью силлогизма доказать ему, что онъ чертъ.

Молюсъ. Калифо, хочешь я докажу теб что ты чертъ.

Калифо. Если докажешь, я поклянусь, что ты богъ.

Молюсъ. Чертъ, вдь, черенъ.

Калифо. Да. Ну что мн до этого за дло?

Молюсъ. Ты тоже черенъ.

Калифо. Положимъ, такъ. Да теб то что изъ этого за польза?

Молюсъ. Слдовательно, ты чертъ.