Предсказание по таблетке

«Милый дедушка, как же я про тебя забыла!»

Я нашла номер Дмитрия Павловича и, присев на чемодан, стала ждать ответа.

— Мариночка, это ты? — послышался родной голос.

— Дедушка, прости, что сразу не позвонила! — закричала я в телефонную трубку.

— Я и не удивляюсь! — послышался короткий смешок. — Париж тебя заставит забыть обо всем на свете.

— Обо всем, — продолжала орать я, — только не о тебе!

Новые впечатления роились в голове, и возбуждение нарастало. Почему-то казалось, что из-за большого расстояния между нами дедушка плохо слышит, и я старалась говорить как можно громче.

— Я знал, что ты приземлилась благополучно.

— Морис тебе звонил?

— Да, как только в аэропорту сообщили о прибытии самолета. Как он тебе понравился?

— Самолет?

— Нет! — засмеялся Дмитрий Павлович. — Морис!

— Морис? — переспросила я. — По-моему, он пижон!

Посмотрев на дверь, я понизила голос.

— Морис встретил меня в аэропорту, довез до квартиры, рассказал массу интересных вещей…

— Вот и хорошо! — ответил Дмитрий Павлович. — Морис — воспитанный, интеллигентный человек. Забыл тебе сказать: он сын моей старой приятельницы.

— Да, да, слушаю, дедушка!

За дверью послышались легкие шаги.

«Сразу не ушел, — подумала я. — Значит, про «пижона» слышал».

— Как впечатления?

— Потрясающие!

Я вскочила на ноги и заходила по холлу.

— Теперь понимаю, почему ты так часто вспоминаешь Париж!

— У тебя еще все впереди! — с легкой грустью сказал Дмитрий Павлович. — Этот город раскрывается постепенно.

— Я уже почувствовала.

— Посмотрела квартиру?

— Нет! Пока что стою в холле и вижу знакомые книжные шкафы.

Я включила свет и охнула.

— Дедушка, по-моему, тут шикарно!

— Рад, что тебе нравится, не буду мешать. Отдыхай с дороги.

— Дедушка, я тебя очень люблю! Не болей, пожалуйста!

— Уже поправляюсь, позвони завтра.

— Обязательно! Целую!

— Спокойной ночи, Мариночка!

— Спокойной ночи!

Я положила в сумку телефон и вздохнула:

«Только бы не расхворался!»

Желание посмотреть квартиру отвлекло меня от страха за здоровье Дмитрия Павловича, и, сбросив у порога туфли, я медленно двинулась к комнатам.

— Ух ты! — невольно воскликнула я, войдя в гостиную.

Свет от старинной люстры разбежался в разные стороны, и я увидела множество картин, развешанных по стенам комнаты. Картины смотрели друг на друга, и в их размещении был особый смысл. Справа от меня висели пейзажи. Здесь был и луг, и сосновый лес, и пышная тропическая растительность, и липовая аллея с солнечной дорожкой, и степь. Особенно трогательным был луг. Высокая трава еще не высохла от росы, и маленькие капли, отражая солнечные лучи, были похожи на рассыпанные бриллианты. Одинокие колокольчики, повернув нежные головки навстречу солнцу, казалось, слегка жмурились от яркого света. Большие луговые ромашки одобрительно кивали бело-желтыми коронами, а над всем этим великолепием кружили две птицы. В дрожащем утреннем мареве птицы были еле заметны, но их присутствие ощущалось всеми органами чувств. Казалось, что до тебя доносится их одинокая песня, слышится легкий шелест небольших крыльев.

«Птицы похожи на человеческие души, — подумала я, завороженная картиной. — Души поют гимн летнему утру, а их хозяева мирно спят в высокой траве».

Я дотронулась до холодного стекла картины и провела пальцем по зеленой траве.

«Может быть, эту картину написал мой прадедушка?»

По левой стене висели натюрморты, и похоже, они были написаны одним художником. Видимо, этому человеку было присуще зимнее настроение: в его картинах преобладали белые, блекло-голубые, серовато-зеленые тона. Одинокая лилия в изящной вазе; хрупкая обледеневшая ветка, небрежно брошенная на стол; плоская тарелка, заполненная еловыми шишками, — от всего этого веяло холодом и унынием.

Я отошла от двери и еще раз посмотрела на картины.

«Кажется, что друг на друга смотрят жизнь и смерть. Радостная, светлая жизнь и блеклая, таинственная смерть».

Я подошла к окну и отстранила тяжелую парчовую штору. Огромное окно было вровень с полом, и мне показалось: еще шаг — и я окажусь на улице. Подо мной несся плотный поток машин, витрины магазинов — ярко украшены, веранды ресторанов заполнены людьми. Несмотря на наступающую ночь, Париж не спал и был оживлен. Аккуратно задвинув штору, я опять оказалась в царстве картин. Казалось, в комнате застыли мысли людей, живших здесь много лет назад. Наверное, эти люди тоже смотрели на бульвар, сидели в уютных парижских ресторанчиках, пили вино. А сейчас их нет, совсем нет! Они ушли, а картины, в которых часть их души, остались. Жизнь и смерть, тело и душа. Мне хотелось смотреть на эти картины, хотелось разгадать их тайну.

Я оглянулась. В комнате стояли тяжелые кресла, между ними висели бронзовые бра. Я выключила люстру и включила бра. Часть картин ушла в тень, часть стала выглядеть ярче, осмысленнее. На картине с лугом уже не было видно птиц, а трава, казалось, ловила последние лучи солнца.

«Удивительно, все в этой комнате удивительно! Почему дедушка не вывез эти картины? Наверное, он скучает без них».

Мой взгляд привлек большой предмет, стоящий в углу комнаты. Я встала и подошла к нему.