Представление должно продолжаться

– Земля и воля… – пробормотал Макс. – Nil novi sub luna (ничто не ново под луной). Все уже было… Степан, неужели ты и вправду думаешь, что задачей жизни человека может быть присоединиться к красным или белым, революции или контрреволюции?

– А что же тогда?

– Соединиться с самим собой, выстроить себя и жизнь свою так, чтобы пусть не чувства и помыслы (это для святых), а хотя бы поступки собственные воспринимались как правильные, единственно для меня возможные.

– Соединиться с самим собой… – задумчиво повторила Степан. – Это, ваше благородие, пожалуй, Люшка хорошо поняла бы. У нее с этим по детству большие нестыковки выходили. А мы-то попроще, нам и разъединяться недосуг…

– Да. Ты прав, она так и говорила мне когда-то, – Макс кивнул головой. – «Человек сам себе и тюрьма и каторга и освобождение и расстрел и революция и все, что угодно. Нельзя никуда по дороге убежать или по морю уплыть. Я жила во внутренней темнице, я знаю доподлинно.»

– Вот.

Дверь хлопнула как выстрел. В избушку влетел взъерошенный Кашпарек, без слов, но с окончательным каким-то лицом.

Все присутствующие встали как волосы на голове – дыбом.

– Тикайте прямо сейчас, – чуть отдышавшись, негромко сказал Кашпарек. – Все. Врассыпную, как мыши из стога. Все бросайте. Иначе никому не спастись. Через четверть часа комиссары тут будут. Арайя, я вас проведу, меня Атька просила.

* * *

Дневник Люши Осоргиной.

Я – Синеглазка. Кто-то когда-то сомневался в этом?

Теперь и навсегда – никто.

Степка. Максимилиан.

Мне кажется, что я пальцами трогаю, глажу их имена. Они как бархатная бумага, мягкие и жесткие одновременно.

Не знаю, удалось ли спастись кому-то из Степкиных анархистов. Думаю, да, потому что Кашпарек дал им словечко для кого-то из своих крестьянских пассий.

Приезжим из Калуги (а именно они, как я поняла, составляли большую часть красного отряда) больше нужен был Максимилиан – отчитаться перед кем-то в Москве.

Могла ли я удержаться и не принять участия в последнем акте этого спектакля под открытым небом? Наверное, нет, потому что вся моя жизнь была считай что репетицией, пробой на эту роль…

И не могло быть иначе, ведь время, день, час выбирала не я, а что-то (кто-то?) намного, намного большее чем мы все. Слишком все сошлось, чтобы быть делом человеческих рук.

Красные в этот раз подготовились хорошо. Черемошинский, Торбеевский и даже Алексеевский комбеды прислали своих людей и перекрыли все тропы. Их можно понять – пока жив Степка, их собственная жизнь висела на волоске каждый день, ведь зажиточные крестьяне сочувствовали анархистам и тайком поддерживали отряд, а чуть не все девицы и бабы округи готовы были таскать продукты Кашпареку и тому, на кого он укажет.

Когда все уже стало до боли ясным, и преследователи висели на запятках, Степка повел Макса и Кашпарека к Оке. Все местные знали, что начинается ледоход, и был небольшой шанс: местные крестьяне напугают приезжих и те не решатся преследовать уходящих по ломающемуся льду.