Представление должно продолжаться

Глава 14, В которой Люша играет с сыном княгини, профессор Муранов анализирует народные страхи, а отец Даниил читает о сущности Единорога.

Люша сидела на низкой скамеечке и держала в руках синий шерстяной клубок, из которого тянулась нить к другому клубку – в руках Германа. Ребенок то сосредоточенно мотал нить на свой клубок, то отпускал ее и требовательно говорил:

– Тепель Люшика!

Тогда Люша начинала мотать нить в свою сторону, а малыш смотрел на крутящийся и подпрыгивающий у него в ладошках клубок и весело смеялся.

– Тамара так с ним играет, – объяснила Люша вошедшей в комнату Юлии. – Идиотизм, конечно, я уж ему предлагала чего поинтересней – в барабан постучать, в дымоход залезть или на стенах углем порисовать, но он нипочем не соглашается…

– Любовь Николаевна, вас Александр Васильевич отыскал? – спросила княгиня.

– Нет покуда. Да и как ему догадаться, что я – тут?

– Действительно… – Юлия замялась, воспитание не позволяло ей спросить напрямую: «а что, собственно, ты тут делаешь?»

– Вы хотели бы знать: а что, собственно, я тут делаю? – угадала Люша.

– Нет, нет, – Юлия отрицающе повела рукой. – Я очень признательна вам, что вы занимаете Германа в отсутствие всех… И, раз уж так вышло, Люба, я хотела бы поговорить с вами о другом. Александр хочет, чтобы мы с Германом как можно скорее уехали из Синих Ключей, он считает, что после случившегося в Торбеевке тут оставаться опасно.

– У Алекса, как у нас на Хитровке воры говорили, очко заиграло, – Люша пожала плечами. – Если давний пожар в Синих Ключах вспомнить, я бы тому удивляться не стала.

– Люба, я помню, что вы в том давнем пожаре пострадали куда значительнее Алекса, однако теперь, как кажется, вовсе не склонны из страха разгонять своих гостей…

– Каждому своя сила в главной жиле дана, – философски заметила Люша. – Кому больше, кому меньше. Так вы, Юлия Борисовна, поступайте как сами знаете – уезжать вам теперь или нет, то не мне решать. Может у вас с Алексом какое непонимание образовалось, может, вас князь Сережа к себе зовет. А только я вам вот что скажу: Германика сейчас с места трогать никак нельзя – под зиму, по нынешним дорогам, да с выбитыми в поездах стеклами, да везде обыски-проверки, да еще на него все пальцем тычут – вы его живым-здоровым даже до Москвы не довезете. А еще он, вы же знаете, только овощи свежие ест, да молочное все, а другое у него желудок не принимает. В столицах же сейчас, говорят, с продуктами плохо совсем…

– То есть, вы не против, чтобы я уехала, оставив вам на неопределенное время на попечение своего больного сына? – уточнила Юлия. – Когда все кругом само более чем неопределенно и неизвестно, когда и как я смогу вернуться за ним?

– Тепель Люшика! – Герман сложил ковшиком ладони и засмеялся в ожидании знакомого щекотного ощущения.

– Да, все правильно, – кивнула Люша, наматывая нить на клубок. – Только Тамару уж тогда тоже у нас оставьте. Он к ней привык, и она может с ним вот в эти дурацкие игры играть, от которых я сатанею…

– Я даже не знаю, что сказать…

– Ничего не говорите. Я ведь и так, по факту, узнаю, что вы решили.

– Скажите: где Тамара? Дети? Куда вообще все ушли?

– Опарышей собирать.

– Но зачем?!!

– У Катиш ожоги гниют. Ветеринар сказал: общее заражение и каюк. Теперь все годится. Аркадий Андреевич мне рассказывал когда-то: еще в наполеоновском войске был врач, который так лечил, в том числе и ожоги – промыть опарышей и навалить их на раны, они все отмершие ткани сожрут и рану очистят. Но их очень много надо…

– Боже мой! Мне бы никогда не пришло в голову…

– Вам и не надо. А я хочу, чтоб Катиш выжила. А то уж совсем никого впереди не осталось…

– Простите, Люба… Впереди?

– У вас отец и мать живы, вам не понять… Ладно, Юлия, держите теперь этот чертов клубок! А я пойду червяков посчитаю…

Неуверенно оглядевшись, Юлия боком присела на скамейку, вовсе, кажется, непригодную для сидения. В комнате было тесновато из-за шкафчиков, тумбочек, подушек, каких-то ящиков, из которых выглядывали уши и лапы плюшевых зверей. Она ни за что не согласилась бы представить детскую своего ребенка именно такой. Но следовало признаться: теперь ей уже и трудно было представить Германика каком-то ином месте.

* * *

Укутав плечи теплым платком, Михаил Александрович Муранов раскладывал по столу в кабинете немецкие гравюры семнадцатого века, привезенные в усадьбу кем-то из прежних хозяев. Кабинет был неважно протоплен, и платок не спасал от холода – зато спасал горячий чай с наливкой, который профессор пил маленькими глотками, увлеченно разглядывая сказочные готические улочки, фасады, расчерченные фахверком, и поджарых псов, позирующих на фоне винограда и битой дичи. Впрочем, явление нынешней хозяйки усадьбы очевидно показалось ему не менее занятным.

– Михаил Александрович, у меня к вам серьезный разговор, – Люша смотрела, насупясь из-под черных бровей, и беспокойно притоптывала ножкой в крошечной туфельке.