Представление о двадцатом веке

Когда он отошел от Амалии, он как будто позабыл о ней. Не чувствуя ничего подозрительного, он отправился общаться со своей публикой и погрузился в дружескую и праздничную обстановку. Предприниматели танцевали или беседовали с дамами полусвета, представитель общества работодателей перечислял имена тех ведущих синдикалистов, арест которых ожидался в самое ближайшее время, а писатель Йоханнес В. Йенсен предупреждал молодую актрису об опасности, исходящей от гомосексуалистов, при этом его правая рука пыталась остановить левую, которая скользила вверх по плотному трико молодого официанта. Раскланиваясь направо и налево, Карл Лауриц поднялся на подиум перед музыкантами — не для того, чтобы прервать праздник, а для того, чтобы еще больше его оживить и показать, что у него по-прежнему все под контролем и все могут отдаться общению друг с другом, еде, шампанскому, музыке и ощущению полета. И тут он внезапно почувствовал резкую боль с левой стороны груди. Сначала он решил, что в него выстрелили. Покачиваясь и пытаясь обрести равновесие, он нащупал под фраком маленький короткоствольный револьвер, который всегда носил с собой. Лишь когда его рука скользнула по рубашке и он понял, что она такая же сухая, белая и накрахмаленная, как и когда он надевал ее, он сообразил, что причина боли и потери равновесия не снаружи, а внутри — это так сильно стучит его сердце. Он спустился с подиума, при этом никто из окружающих не заметил каких-то странностей в его поведении. На одном из столиков он подхватил бокал шампанского и, сделав несколько глотков, хладнокровно констатировал, что руки его непроизвольно дрожат, а вино по вкусу как вода. Со времен скарлатины и кори в детстве Карл Лауриц ничем не болел. Он был убежден, что сила воли и уверенность в себе создают вокруг него непробиваемую броню, и поэтому пришел к выводу, что кому-то из его гостей удалось отравить его и что яд теперь добрался до сердца. Сжимая в руке револьвер, он стал медленно переходить от одной группы гостей к другой в поисках бегающего взгляда, который выдаст злоумышленника. И тогда он сможет отомстить, в самую последнюю минуту, пока яд еще не сожрал его изнутри и он, находясь в зените своей славы, не распластался на полу, как вареный овощ.

В эти минуты, когда Карлом Лаурицем овладевает страх смерти, он похож на животное. Ссутулившись, не пытаясь спрятать револьвер, который он каждое утро, в том числе и сегодня, чистит, смазывает и заряжает маленькими коварными свинцовыми пулями, он переходит от группы к группе, чтобы вычислить убийцу, но видит он только лихорадочное веселье, разворачивающееся как цветок. В этом месте мне очень хочется сказать: вот видите, Карл Лауриц демонстрирует сейчас свое истинное «я», видите, как треснула тонкая скорлупа человечности, и остались одни только инстинкты. Циник показал свою истинную натуру, состоящую лишь из страха и ненависти, и именно такие мысли возникают в голове писателя Йоханнеса В. Йенсена. Он один достаточно трезв, чтобы понять — с Карлом Лаурицем что-то не так. К тому же благодаря множеству замысловатых романов, написанных в молодости, он научился анализировать мир при помощи набора вульгарных понятий, которые он сейчас как раз припомнил, чтобы объяснить молодой актрисе что происходит: вот оно, черт возьми, вот оно — животное, вот жаждущий крови пролетарий, повинующийся инстинктам, с орудием борьбы в виде револьвера. Сейчас все эти паразиты и лавочники будут стерты с лица земли, потому что одному человеку пришла в голову мысль отомстить, и человек этот — Карл Лауриц.