Представление о двадцатом веке

В то же утро она позвонила в контору биржевого маклера и попросила его вечером приехать к ней. Она знала, что он не откажется. Последние полчаса до назначенного времени она с третьего этажа из окна бывшего кабинета Карла Лаурица наблюдала, как маклер на некотором расстоянии от дома ходит взад и вперед по Странвайен, то и дело поглядывая на часы. Он должен постучать в ее дверь точь-в-точь в указанное время. Это была пунктуальность, к которой бабушка Амалии приучила себя и пыталась приучить своих детей, а для этого человека и его семейства последние два столетия это было само собой разумеющимся.

Он происходил из почтенной еврейской семьи, которая уже несколько сотен лет жила в Копенгагене, где создала банкирскую и брокерскую фирму с самой безупречной репутацией. Однажды, вскоре после своего прибытия в Копенгаген, Карл Лауриц пришел в высокое узкое здание на Гаммель-стран, чтобы со свойственной ему самоуверенностью предложить сотрудничество. Он получил решительный отказ именно от этого человека, который теперь оказался у дверей его дома на Странвайен. Тогда он только что встал во главе компании — после двадцати лет, проведенных в Министерстве финансов, где у него развилась аллергия, какой-то сухой кашель, появлявшийся всякий раз, когда он оказывался в одном помещении с сомнительными предложениями. Уже от одного вида шляпы Карла Лаурица, переходившего Мраморный мост, он начал судорожно хватать ртом воздух, а когда гость переступил порог его кабинета, он почувствовал зуд по всему телу, да такой неприятный, что ему после ухода Карла Лаурица пришлось расстегнуться и почесаться, что для такого застегнутого на все пуговицы юриста являлось совершенно немыслимым поведением. Карл Лауриц был не из тех, кто легко сдается, и поэтому он пригласил маклера в полет на дирижабле. Сам не понимая почему, тот пришел, и тогда впервые увидел Амалию. Позднее Карл Лауриц стал регулярно его приглашать, возможно, для того, чтобы на него самого упал хотя бы отблеск респектабельности маклера, а сам маклер — по-прежнему не понимая почему — продолжал появляться на Странвайен. Он носил темные костюмы, никогда не танцевал, ничего не пил, ел совсем немного и весь вечер бесшумно бродил из комнаты в комнату, держась у стен, понимая, что не встретит здесь знакомых, и не общаясь ни с кем — разве что на ходу пожимал руку Карлу Лаурицу.

Амалия сразу же поняла то, что никому из гостей было неведомо, что сам маклер не осознавал и что наверняка не увидел даже Карл Лауриц. С помощью накрахмаленных воротничков, сурового взгляда и чопорных манер этот влиятельный и богатый юрист пытался хоть как-то удержать себя в руках и не развалиться на составные части, потому что, на самом деле, его одолевала всепоглощающая страсть к Амалии. Эта страсть, как она понимала, была единственной причиной того, что он из года в год приходил на легкомысленные вечеринки в их дом. Ему приходилось терпеть одиночество, ужасный зуд и приступы кашля, мучившие его в непосредственной близости от такого количества собранных в одном месте сомнительных делишек, и если он и бродил весь вечер по комнатам, отвернувшись от танцующих, то лишь для того, как понимала Амалия, чтобы следить в висящих на стенах зеркалах за всеми ее передвижениями. Прежде ей и в голову не приходило удостоить его вниманием. Да, она когда-то заметила его и внесла в свой мысленный список поклонников, но они с ним вращались в разных мирах. Теперь она решила допустить его в свой.

Она открыла дверь, провела его по дому, затронув в разговоре какой-то религиозный вопрос, но все эти подготовительные маневры продолжались ровно столько, сколько Амалия сочла нужным. В спальне она сняла с него одежду — так осторожно, что ему показалось, та сама упала на пол. Когда расстегнулись последние пуговицы, он был уже на грани обморока, и Амалия подхватила его и заключила в объятия. Во время соития он безутешно рыдал, и потом продолжал рыдать всю ночь напролет. На рассвете он сидел у Амалии на коленях, в длинных шелковых трусах, посасывая белую тряпку, а она ласково баюкала его. В эти минуты она могла бы потребовать у него все что угодно. Он бы отдал ей все. Но она лишь попросила его в этой сложной ситуации стать ее доверенным лицом и советником по финансовым вопросам. Потом она помогла ему одеться, и после его ухода у нее не было сомнений, что он вернется по первому ее зову.