Представление о двадцатом веке

После того как дверь за ним закрылась, она без лишних размышлений подошла к телефону, позвонила профессору и попросила его приехать. Профессор происходил из знатного рода, все его предки были генералами и адмиралами со времен Кристиана IV. Сам он состоял на службе в чине полковника, пока не стал профессором архитектуры. Он окружал себя ореолом учености, носил медали, говорил хриплым начальственным голосом, гордился семейным богатством и другими неопровержимыми признаками мужественности, на которые Амалия не обращала никакого внимания — когда ей несколько раз довелось с ним разговаривать. Это было, конечно же, на приемах, которые устраивал Карл Лауриц и на которые он приглашал этого хлюста, этого «кавалера ордена Даннеброг в столь молодом возрасте», чтобы потешить его тщеславие — что было совсем нетрудно. Тогда-то Амалия и разглядела за его наградами измученного, загнанного в угол стареющего кобеля, прикрытого сукном мундира и золотым позументом. Она знала, что он когда-то заметил ее, и понимала, что он придет, поэтому в телефонном разговоре она не приглашала его, а отдавала приказ. Он явился одетый словно для приема у короля и так же точно, минута в минуту, как и биржевой маклер накануне. Не тратя времени на формальности, Амалия провела его в спальню, приказала снять форму и несколько раз сильно ударила его по лицу, когда он замешкался. После этого он полностью потерял контроль над собой, и она разрешила ему спустить брюки, а затем отшлепала его. Он разревелся, когда она остановилась, но она сказала, что больше ему ждать нечего — лишь эти несколько шлепков по белой военной заднице, и пора надевать штаны. В гостиной Амалия налила ему полчашки чая, чтобы он пришел в себя, а сама сидела напротив с неприступным и суровым лицом, после чего приказала ему уйти. Она не встала, чтобы его проводить, но, когда он шел к двери, она холодно сказала ему, что если он хочет снова прийти сюда, нужно оплатить некоторые из ее неотложных расходов. Стоя в прихожей, он через закрытую дверь в гостиную стал умолять Амалию разрешить ему выписать ей чек, и когда он его подписал, она распорядилась, чтобы слуги выкинули его из дома.

На следующий вечер пришел один важный министр, а еще через день Х. Н. Андерсен, и поскольку эти господа — люди известные, репутацию которых следует оберегать, я не буду распространяться здесь обо всех обстоятельствах, о которых можно было бы рассказать, и о том, что от них потребовала Амалия. Хочу только сказать, что все ее требования были скромными, таковыми они и далее оставались. Она никогда не просила много.

На пятый день — и на этом она на сей раз остановилась — к ней явился начальник Управления народного образования Копенгагена, и у него она потребовала пообещать, что Карстен будет бесплатно учиться в лучшей гимназии Дании — когда придет время, то есть более чем через десять лет.

Потом она отправилась в спальню и впервые за пять дней выспалась.

Проще всего было бы сказать, что Амалия решила стать продажной женщиной, конечно же, это было бы проще всего. Ведь все мы знаем, что означают эти слова. Но в ее случае это было бы неправильно, это было бы грубым упрощением, потому что то, чем Амалия будет заниматься в последующие годы, что началось с биржевого маклера и профессора-полковника, это целый ряд поступков, или давайте лучше скажем, это такая коммерция, можно сказать любовные сделки, которые были более тонкими, сложными и неоднозначными, чем обычная проституция. Амалия понимала своих клиентов, в этом нет сомнений, она понимала, что с маклером надо обращаться как с испуганным ребенком, и что профессору надо отказать как раз в том, за чем он пришел, и что министру надо дать возможность выговориться — и ничего больше, и что Х. Н. Андерсен хотел, чтобы она рассказывала ему о выдуманных приключениях из его бордельной молодости в Юго-Восточной Азии, которые он теперь мог переживать только так — из уст посторонней женщины под плеск волн Эресунна. Она давала этим мужчинам то, что им действительно было нужно, при этом ни на секунду не теряя своего достоинства.