Предварительно обречен (СИ)

Он вспомнил, как рассеянно Лиза выглядела на мосту, когда услышала его решение, как самоотверженно пускалась в откровения. Он никак не мог понять, как подобная отвага сочетается в ней с жутким желанием бежать от проблем, которое задевало его более всего. Он с любопытством исследователя искал ту грань, которая отделяет трусиху от героини, но Лиза все ускользала. Боролась, пыталась сбежать, кусалась, интриговала, но только забиралась все глубже, затирая собой рассудок, и вызывая похороненные некогда чувства. Когда он отрезал, оказалось, слишком поздно — кровь захлестала из него самого. И чтобы выжить, он снова пришел к Лизе.

Артем прикрыл глаза, и тут же в подернутой розовым темноте округлилось нагое женское тело — непривычно знакомое, где каждое движение возрождало забытые детали — то родинку чуть ниже подмышечной впадины, то привычку надолго припадать ртом к шее, то пальцы, цепко впивающиеся в его ягодицы, когда Лиза в предоргазменной агонии желала управлять скоростью, то опушенные хрипотой протяжные стоны. Все это возвращалось ночью, вызывая сквозь алкогольный дурман восторг, но и сейчас от воспоминаний веяло теплотой, будто он побывал в родном доме.

Артем дарил себе слабину признаться — иногда его волновала ветреная мысль, смогли бы они с Лизой протянуть семь лет? И, не любя отступаться от того, что считал серьезным, он говорил сам себе, что точно бы вывел их в сегодня, но все это было возможно в другом мире, в том, где не было предательства.

Предательство — это слово как раскрошенное стекло хрустело на зубах, кровавя незаметными осколками рот. Он не раз их выплевывал, но, уменьшаясь, они никогда не заканчивались. Когда Артем упоминал его, Лиза демонстрировала, что полной вины на ней нет. Она была так уверена, что нападала без оглядки, и сколько бы он ни искал на ее лице настоящего, так нужного ему раскаяния, сколько бы ни старался добраться до первопричины, чтобы выцепить истинное мнение о произошедшем с ними, Лиза выдержала осаду. Он добился, чего хотел До Шэнли, но не добился, чего хотел сам.

Выяснилось, что ее уязвимость перед китайцем гораздо сильнее, чем перед ним. Это было неожиданно обидно — посторонний человек одним своим видом достиг того, чего не смог Артем. Он намеренно скрыл, с кем встречаются, осознавал, что Лиза будет возмущаться, но готов был принять и возмущение, и обиду. И принял, но не смог достойно совладать с тем, что она оказалась раздавленной. Артем стыдил себя за жестокость, стыдил и продолжал напирать, как хищник, загоняющий раненое животное. Он видел, как она, зализав рану, снова дает ему отпор, но теперь как настоящему врагу.

Эта трезвая мысль заняла значимое место в его голове, и он с ней холодно согласился. Да, враг, ведь он не встал на ее сторону и не захотел понять. Артем знал почему: пойди он навстречу, под угрозой бы оказался проект. Эта чаша весов перевесила боль Лизы. Проект оказался важней. И только теперь, когда он получил желаемое, посмел обдумать то, что произошло в отеле.

У него не было никаких доказательств. Ее слово против слова директора. Лиза права, он выбрал его, потому что так было выгодно. Но если оттереть это условие, то кто из них двоих говорил правду?

Или же — кому выгодно говорить ложь?

Образ Лизы предстал перед глазами. Гордая, честолюбивая, пылкая и юная- она смело откинула всю свою жизнь ради его проекта, решительно вложила ладонь в его, смотрела когда-то преданными до мурашек глазами, и прятала их, когда на веранде он спрашивал о причине ее побега. Могли ли его партнеры покуситься на ту, что принадлежала ему? Они спрашивали мимоходом, китайцы не привычны к такту, особенно с теми, кто младше, и Артем отвечал уклончиво, боясь, что размажет серьезность и деловитость по личному, и в результате поставит под угрозу весь проект, но они все равно все поняли, это было заметно по понимающим ухмылкам, но вроде не придали особого значения. Артем выдохнул: они были на финише, и все складывалось. А потом…

Артем судорожно выдохнул, потер большим пальцем тыльную сторону кисти. То, на чем настаивает Лиза, немыслимо. Тогда даже близко не подошел к этой мысли — да и причин так думать не было, а после того, как До Шэнли заговорил о недопонимании, безоговорочно согласился с ним. До хотел в проект Лизу, именно ее и никого больше. Поразительная избирательность.

До вел себя он с Лизой учтиво, даже слишком, будто и правда хотел загладить вину, объяснить недопонимание, только вот она извинений так и не приняла. Она выполнила обещание — перестала бегать от него, вовлеклась в работу, но от желания перегрызть ему горло не избавилась. Как бы она не старалась, ее безразличие было напускным, как тонкая корка льда над подогреваемым стаканом с водой.

Отчего так? Если прав До Шэнли, то у Лизы нет причин играть в униженную и оскорбленную так долго, если права она…

Артем схватил ближайшую к нему чашку и опрокинул надо ртом. Холодная горькая капля стекла в рот.

Пусть окажется правым директор До. Иначе…

«Иначе я так и не найду опору, с которой смогу оттолкнуться».