Предвестники

   Когда Зертилен пел, он всегда казался мне прозрачным, готовым растаять от неверного движения. И сейчас я смотрел на него, пытаясь увидеть по-новому. Но и он был прежним: седые волосы заплетены в четыре косы, на шее амулет, сотканный Нимой, а в голосе и в звоне магии - лишь безмятежность.

   - Я рад, что ты вернулся, - проговорил Зертилен и открыл глаза. Они были выгоревшими, совсем светлыми. "Волшебство забрало их цвет", - так он сказал мне когда-то. - Расскажи, что с тобой было.

   Я понял, как я ждал этого. Кто, кроме учителя, сможет меня выслушать?

   Я начал говорить и не мог остановиться. Я рассказал о голосе флейты, о мерцании чужих песен в ночном небе, об опаляющих мыслях всадника, о сияющей магии города врагов и том, что я сделал с Лаэнаром. Я рассказал обо всем - но не смог признаться, что вижу будущее. Когда я замолчал, Нима стиснула мою ладонь.

   - Ты будешь учить его? - спросил Зертилен. - Мальчика, которого привез с собой?

   Я покачал головой.

   - Во дворце хотят, чтобы я привел его в Рощу. Чтобы волшебники проследили за ним.

   Зертилен долго молчал, смотрел на движение воды. Я чувствовал его тревогу, она трепетала как обрывок сна, безмятежность не могла скрыть ее. Потом учитель сказал:

   - Нет. Ему лучше быть рядом с тобой. Ты не просто привез его с собой, ты за него отвечаешь.

   Нима простилась со мной у ручья, осталась петь вместе с учителем, и к воротам я возвращался один. Я думал над словами Зертилена - его тревога пробралась и в мою душу.

   Но я знал - если беспокойство гложет сердце, надо прислушаться к песне своей души, и найдешь ответ.

   Уже выйдя из Рощи, я отыскал его.

   Моя песня все еще скользила сквозь песню Лаэнара, следы яда не отпускали его.

   Беззвучно, одной лишь мыслью, я коснулся пересечения песен и позвал его.

   Он откликнулся сразу - удивленно, но без страха. Я увидел его глазами свой дом, увидел Джерри, - они с Лаэнаром ждали меня.

   Я понял, что Зертилен прав. Я дал Лаэнару новую жизнь, я отвечаю за него теперь.

28.

   Три дня прошло без Лаэнара, четыре дня осталось до начала войны.

   Никто не следил, сколько часов я провожу в воздухе, никто не смотрел, как я стреляю. "Я доверяю тебе, - сказал мне тогда Мельтиар. - Выбирай тренировки сама". Мне не хотелось прерываться, не хотелось складывать крылья, - даже когда боль пронзала тело и от усталости темнело в глазах.

   Я была одна, но не успевала думать об этом, - молнии били вокруг, мишени качались и исчезали. Я падала, уворачиваясь от разрядов, взлетала к скальным сводам пещеры, стреляла на лету, почти не целясь. Запах грозы, треск электричества, дрожь ружья, биение крыльев и стук сердца, - этот вихрь кружил меня, не давал остановиться.

   Но Мельтиар сказал, что доверяет мне.

   До войны всего четыре дня. Я должна тренироваться, а не изматывать себя.

   Я приземлилась у входа, обернулась на миг. Отсюда зал с молниями казался огромной чашей белого огня, - крылатые тени мчались среди всполохов в вышине, младшие звезды сражались внизу.

   Весь город готовится к войне.

   Сердце звало меня вверх - на этаж прорицателей, к невесомому кружению света, к видениям в глубине зеркал. Но я уже была там сегодня. Я приходила туда каждое утро.

   Я жила, подчиняясь ритму. Он изменился, - раньше мы просыпались вечером, начинали тренироваться с закатом, приходили к Мельтиару на рассвете и потом уходили к себе.

   Теперь мой ритм изменился.

   Я просыпалась вместе солнцем - его первые лучи тянулись к городу, а в моей комнате зажигался белый свет и звучал утренний сигнал, обрывок мелодии, повторяющийся снова и снова. Я могла бы оставить на сон еще час или два, но мое утро было отдано Лаэнару, и я спешила на встречу с ним.

   Вверх по колодцу, наполненному светом, - нырнуть в восходящий поток и опуститься в залах пророчеств. Предвестники Эркинара ждали меня, в зеркалах дрожали отражения. Пророки брали меня за руки, прикасались к туманной поверхности, выхватывали мгновения, слова и взгляды, показывали, что было с Лаэнаром в минувший день.

   Амира больше не приходила сюда. Она сказала мне: "Это невыносимо". Ей было больно видеть Лаэнара среди врагов, больно смотреть на меня.

   Рэгиль приходил позже. Он стоял рядом со мной, его тревога смешивалась с моей и звенела, словно струна, пронзающая нас обоих. В эти мгновения воздух казался мне темным и горьким.

   Потом Рэгиль уходил, а я оставалась, - пока предвестники Эркинара не говорили, что мне пора.

   С каждым разом видения были все яснее. Я научилась различать звуки - они складывались в городской шум, пение птиц и обрывки разговоров. Чужой город окружал меня, чувства Лаэнара были ясными, словно он стоял рядом.

   Все было для него незнакомым и ярким. Он замирал иногда - посреди улицы, глядя на прохожих; или на лестнице, с которой видна мозаика крыш, - и я слышала его восторг. Однажды он спросил вслух: "Наверное, это самое прекрасное место на земле?" Тот, к кому он обращался, не ответил.