Предвестники конца: Развеивая золу

Их споры и поток новостей донимали, а голова норовила лопнуть как глиняный горшок. Я отошёл в сторону, созерцая необычайные фрески, запечатлевшие историю моих, если верить словам, предков. На каждой из них ётуны изображались высокими и прекрасными существами с синей кожей, а руки их всегда были обвиты нитями сейда различных цветов, словно показывая их внутреннюю природу. По центру был нарисован высокий мужчина с длинной бородой и седыми волосами, а рядом с ним стояли, видимо, его дети. Правая сторона залы была заполнена сюжетами о сражениях и противостоянии стихиям, а левая — ликами правителей и их детей с подписями имён. Не веря глазам, я подошёл поближе, с трудом различая среди древних рун ётунов знакомые письмена, что складывались в имя Лаувейи и её двух сыновей — Бюлейста и Локи. Моё имя.

Не знаю, каким искусством обладали мастера ётунов, если их фрески и рисунки выходили столь детальными, но каждое изображение казалось живым. С каменной стены на меня смотрела женщина с чёрными волосами, которые венчала корона, а чёрные как волны моря глаза светились лаской. Её изобразили в окружении васильков и незабудок, которые будто передавали её характер. Рядом с ней виднелся лик Бюлейста, что удивительно совпадал с обликом призрака, стоящего за спиной, а рядом с моим именем была пустота.

Тоска коснулась сердце, сжимая его в тиски. Я осторожно прикоснулся к фреске Лаувейи, о которой остались только воспоминания в строках великанах, маленьком забытом богами свитке у дверга и в памяти мёртвого сына.

— Мать была последней правительницей Ётунхейма и той, кто отчаянно боролся за наш народ, — тихо проговорил Бюлейст. Их спор с ван умолк, и теперь призрак стоял рядом, почти задевая своим плечом меня. Гулльвейг затаилась где-то сбоку, не решаясь подойти.

А я всё смотрел в чёрные глаза, что так походили на мои.

— Какой она была? — тихо спросил я. Её описывали храброй, сильной и несгибаемой. Такой, что заслужила прозвища — Наль. Истинная игла, мешающая планам Одина.

Горечь звучала в каждом слове Бюлейста:

— Она — единственная дочь последнего правителя ётунов, что мечтал выдать её замуж за собственного брата, однако Лаувейя отказалась и ушла в отшельники. Маленький остров близ моря у Железного леса стал её пристанищем, что всегда утопало в цветах — она ведь ётун природы. Жившие в то время лесные великаны тянулись к ней и признали своей защитницей. Тогда же Лаувейя и повстречала своего возлюбленного Фарбаути. Он был из рода великанов, и сейд не звучал в его крови, но это не имело никакого значения, ведь гораздо важнее, что живёт в сердце.

Вот причина, по которой отца не изобразили на фреске близ матери — он из великанов, а им нет места среди истинных правителей.

— Шестнадцать лет мы прожили на том острове в мире и согласии, а потом, за год до начала войны с асами, дед умер, оставив матери трон, — продолжил Бюлейст. — Так мы стали жить в Утгарде, веря в будущее и ожидая твоего появления на свет, а затем мир пал.

Гулльвейг бесшумно подошла ко мне, протягивая ладонь:

— Прикоснись к сейду, Локи. Ты должен знать. Он всё помнит, — прошептала она, и глаза её заволокло тьмой памяти. Я прикрыл веки, позволяя увести в глубину воспоминаний.

Солнечный луч нерешительно коснулся залы, даря прощальный поцелуй. Высокая женщина в белоснежном платье медленно обходила комнату, качая на руках младенца. Рыжие волосы пробивались сквозь лёгкое одеяло, доходившее почти до пола, а мерное дыхание чуть касалось тишины, пока мать баюкала, напевая.

— Звёздочка в небе зажглась, новая жизнь родилась, — голос её звучал будто тёплый ветерок с моря, навевая любовь и грусть.

На горизонте село солнце, окрашивая небо в яростный красный цвет, предвещая битву. Одинокая слеза скатилась по острой скуле, и Лаувейя осторожно прижилась ко лбу младенца. Дверь тихо скрипнула, и в тронную залу вошли двое: Бюлейст в тех же доспехах, что были на нём и сейчас, а рядом с ним стоял высокий воин с рыжими волосами и зелёными глазами. Мужчины были так похожи чертами лица, что не оставалось сомнений: они — сын и отец. Лаувейя обернулась к ним, грустно улыбаясь:

— Какие новости? Они уже за стеной, да?

Фарбаути кивнул, печально глядя на жену. Страх плескался в глазах Бюлейста, но он стиснул меч, выдавая свою решительность.

— Мы не сдадимся, — уверенно проговорил он, преклоняя колено перед матерью. — Ты велела нам сражаться до последней капли крови, и мы будем, пока будут биться наши сердца. Сотни асов сгинут в снегах Ётунхейма, и пускай мы погибнем с ними, никто не отступит.

Лаувейя обернулась к нему, благодарно улыбаясь, а отец меж тем последовал примеру сына:

— Я клянусь защищать тебя и нашего сына, клянусь оберегать Ётунхейм и Утгард своим мечом и щитом, клянусь уничтожить каждого, кто посягнёт на наш мир.