Предвестники конца: Развеивая золу

— Не знаю даже. Это древняя магия, Локи. Быть может, твоя женщина разбирается в этом, — я усмехнулся, желая уже пожурить брата, как он продолжил: — Или её таинственный наставник.

— Ты догадываешься, кто это может быть? Наверняка кто-то древний…

— Да, догадываюсь, — перебил Бюлейст, однако делиться мыслями не стал и продолжил: — Даже если Ётунхейм вернётся к жизни, то кто станет в нём жить? Кроме тебя, ётунов нет.

Что-то в его интонации не давало мне покоя, но я смолчал: узнаю позже, а потому легкомысленно бросил:

— Великаны. Они всё равно ютятся то тут, то там. Люди их видят и в страхе убегают, асы и альвы их презирают, так что только и остаются пустоши двергов и вулканические равнины Муспельхейма — словом, не жизнь, а вечное изгнание. Здесь же они могли хотя бы дышать спокойно, не боясь, что на закате их погонят прочь.

— Ваш Всеотец такого не допустит, — брата буквально выворачивало от упоминания одноглазого хитреца.

— Это мой мир, и только мне решать, что здесь допустимо, а что нет, — произнёс я с нажимом, заставляя Бюлейста взглянуть на меня иначе.

Разговоры с ним вечно толкали на поиски истины в библиотеках до зари. Я пытался найти способ призвать призраков и пообщаться с отцом, однако не находил ничего — знания ётунов Хельхейма были то ли утрачены, то ли слишком запретны, чтобы передавать их другим. Последнее казалось наиболее вероятным, ибо Гулльвейг упорно игнорировала все вопросы о своей клятве и могуществе тёмных сил. Стоило только намекнуть, как она сразу отворачивалась, пряча недовольство, и объясняла тонкости гадания, смысл рун, показывала рецепты лечебных зелий и ядов, что могли в один миг убить человека и магическое животное.

— Однажды Фрейя открыла страшное знание, — поделилась Гулльвейг, когда мы сидели дождливым вечером в библиотеке. — Она поняла, что её любимых вепрей и моего сокола можно тоже убить. Любое существо из Ванахейма обладает сейдом и может чувствовать своего хозяина повсюду. Кроме того, наши животные — долгожители, что верны тем, кого избрали сами. Жизнь вана, аса да кого угодно, продляет и их существование.

— А раз они владеют сейдом, то могут и залечивать свои раны? — предположил я, развалившись на излюбленном подоконнике. Мир ванов вообще начинал мне нравится больше, чем привычный и лживый Асгард, где смена погоды ощущалась более ярко.

— Именно, — кивнула Гулльвейг, протягивая мне свиток. — Здесь собраны рецепты ядов и зелий для животных, что сестра составила сама. Заметь, каков рецепт первого и самого простого: порошок из жжённых трав, типа крапивы или бадьяна, смешивают с гнилой печенью волка. Подобная смесь медленно отравляет носителя, однако коварство в другом — животные могут переносить эту холеру.

— Как думаешь, она передаст эти знания Одину? — размышлял я, заставляя Гулльвейг стиснуть свитки в кулаках.

Она ненавидела саму мысль, что её сестра делилась священными знаниями с кем-то другим. Тем более таким мерзавцем. Ирония в том, что сама Гулльвейг также разделяла со мной знания, будто пыталась взрастить во мне противостояние Всеотцу, а я и не возражал.

— Я по-прежнему не знаю, в чём талант одноглазого, — недовольно прошептала она. — Мы редко общаемся с сестрой, однако Фрейр рассказал, что Один гонится за всем и сразу, но больше всего его интересуют предсказания. Бедняге Фрейе пришлось придумать целый обряд, чтобы Всеотец смог предсказать погоду. Он размахивает посохом, отдаваясь танцу, и распевает песни, погружаясь в транс, чтобы потом выбросить правильные рунические камни. Это унизительно для сейда.

— Но нам ведь это на руку? — осторожно поинтересовался я, ожидая увидеть зловещую улыбку, но Гулльвейг печально покачала головой.

— Один смекнул, что посоха ему недостаточно, и, увидев могущество сына с молотом, весьма любезно попросил брата передать мне просьбу. — Она обернулась ко мне, и в глазах её трепетала злость: — Он хочет оружие, Локи. И мне это не нравится.