Предвестники конца: Развеивая золу

Проклятие! Дикая охота — свора зачарованных псов, что появились у Одина ещё во времена войны с ётунами. Собаки славились своим отменным чутьём и запросто находили жертв, что помогало одноглазому творить бесчинства, не пачкая рук. Он часами мог сидеть возле своих псов, практикуя на них своё мастерство колдовства и приучая их к злости и свирепости. Ещё до начала обучения Фрейи Дикая охота вселяла некий трепет, а теперь я и вовсе боялся представить, во что она могли превратиться.

Один не планировал делиться со мной своим решением, а потому устало вздохнул, зажимая переносицу. Хеймдалль, не понимая, что не так поспешил отчитаться дальше:

— Не печалься, Всеотец. Стража уже доложила, что псы смогли взять два следа, — он вновь посмотрел на меня, злобно сверкая своими мелкими глазками. — Оба этих следа замечены в Ванахейме, где и обрываются. Однако на поляне ванов замечен снег, а бураны сейчас буйствуют только в Ётунхейме, — Хеймдалль обернулся ко мне, заводя руки назад, и приблизился, пытаясь угрожать: — Если ты думаешь, что я не разыщу эту подлую суку среди снегов, то ты сильно ошибаешься. Ей негде прятаться там — Ётунхейм разрушен. И знаешь, это прекрасно: вот что бывает с теми, кто идёт против великих асов. Так что передай своей суке, чтобы явилась сюда, иначе сдохнет, как и все ётуны.

Удар. Вопль Хеймдалля. Запах горящей плоти. Он катался по полу, пытаясь потушить щёку, и орал от боли. А Один смотрел на меня, не отводя взгляда: он увидел огонь. Зря.

— Мерзкий ублюдок! — кричал Хеймдалль. — Я уничтожу тебя, слышишь?! Отец! Сделай хоть что-нибудь!

— Ты заслужил, — презренно бросил Один и ударил посохом об пол, и тут же в зал ворвалась стража. — Увести его.

Хеймдалль вырывался и кричал, пока его волокли прочь, оставляя нас наедине со Всеотцом. От прежней лести не осталось и следа, тем не менее он смотрел на меня с опаской, будто прикидывая, на что я теперь способен.

— Я не хочу смерти Гулльвейг, — вкрадчиво произнёс он. — Никто не должен умирать, и без того пролилось достаточно крови. Поэтому предлагаю сделку: я отзову Дикую охоту и птиц, если Гулльвейг явится сюда сама и расскажет, что произошло. Я даже не вспомню, что она обещала мне оружие, только приведи её сюда.

И тогда он запрёт её здесь навсегда. Нет уж, не позволю. Я покачал головой:

— Привести сюда можно пленного или какого-нибудь редкого зверька, но ван — самостоятельна и независима. Если ей понадобится, она придёт сюда. Прости, Всеотец, помочь я не в силах.

Нам просто нужно было время, да и у Гулльвейг наверняка был свой план, в который меня просто не сочли важным посвящать. И, возможно, в этом таился смысл: меньше знаю — меньше расскажу.

— Что ж, — голос Одина сочился угрозой: — Да будет так.

На том я поклонился и ушёл, чувствуя испытывающий взгляд — он не отступился бы никогда. И это понимали все.

Глава 24

Два месяца не получал никаких вестей от Гулльвейг: она словно исчезла. Она говорила, что отправиться помогать Андвари противостоять коварному Нидхёггу, однако змей пока что не разрушил Свартальфхейм, как было предсказано. Вместо этого он охотился на жертв в Мидгарде, а затем изредка нападал на кузнецов, что обитали на нижних ярусах в Нидавеллире и Окольнире. Случаи эти хоть и были неприятны, всё же не так ужасны, как о них говорили изначально.

Поэтому я и обвивал порог единственного знакомого мне дверга. Однако Андвари не открывал дверей: я приходил к нему и яростно стучался, надеясь увидеть или ван, или хотя бы узнать новостей от дверга, но отвечала мне тишина. Любопытная пара соседей глазела на меня и шепталась — тогда понял, что лучше не привлекать внимания, и стал просто наблюдать из тени. Целыми днями я караулил хоть проблеска тени в доме Андвари — ничего. Ни огня, ни шороха, ни звона, ни скрипа половиц — казалось, дверг исчез или скрывался под землёй. А затем, спустя почти три недели, на улицах Окольнира услышал разговор двух случайных прохожих женщин.

— Ты слышала последние вести? Говорят, Всеотец в ярости, что наш наместник не может изловить змея, пока Тор на него охотится в Мидгарде. Поэтому-то господин Хрейдмар и полез в самое пекло! — причитала одна из них. — Вот только не рассчитал силу, а потому-то пострадал и, кажется, не выберется из лап смерти, — причитала одна из них.

— Ну и поделом! Зачем только полез, если рука больше секиры не держит? Говорили ему: не суйся, змей опасен. Но нет, решил доблесть доказать, и что в итоге? Лежит и почти помирает: лекарства его совсем не берут. Будто проклял кто! А вот молодой господин Андвари — герой! Целое нижнее поселение спас!

Так, значит, вот где пропадал дверг: охотился за званием наследника и избавлялся от врагов. «Будто проклял кто» — я догадывался, о ком шла речь, но могли бы и меня посвятить в свой план, а не выбрасывать, будто ничего не значил. Горькая мысль хлестанула рассудок: а кем я был на самом деле? С Андвари мы хоть и общались, но друзьями не стали, а Гулльвейг… Её величали моей, однако хитрая принадлежала сейду всей душой и телом. А я её любил.