Предвестники конца: Развеивая золу

Наши уроки проходили через день: сначала Эймунд рассказывал про сейд и его возможности, а после учил видеть его, чувствовать и даже управлять. Давалось сложно, но я упорно старалась. Помня чудодейственные свойства сейда, рискнула предположить, что восстановилась после падения тоже благодаря колдовству, и оказалась права. По крайней мере также считал и колдун. Однако объяснения, почему моё нутро сопротивлялось магии Тьодбьёрг, он не дал: лишь одни догадки о защитной реакции. Амулет в глазах Эймунда был сильной семейной реликвией, передаваемой из поколения в поколение, а вот моя способность как бы накалывать руки и обжигать людей и вовсе его не впечатлила — списал всё на сейд, который пока что всё ещё плохо слушался меня. Без помощи колдуна видеть нити было сложно: ему постоянно приходилось напоминать мне контролировать дыхание, следить за разыгравшимся воображением и наконец закрывать глаза, позволяя проникать в память мира благодаря его мощи. Злилась, бесилась и хотела просто выть от собственной беспомощности, но Эймунд терпеливо повторял одно и то же, помогая стать лучше и сильнее.

И я почти забыла даже о Ран, видение с которой ещё не обсудила с Эймундом, и страшный сон с гибелью Сигрид и Дьярви, если бы он не приснился мне вновь. Я проснулась, тяжело дыша, а образы путались в памяти, искажая увиденное. Вновь битва, крики, смерть, но было что-то ещё, не дававшее покоя. Казалось, оно осталось где-то в памяти, вот только я не могла дотянуться.

Дрожащими руками налила себе кружку воды, пытаясь собраться, но, как назло, не получалось ничего, кроме призыва головной боли. Конечно, всё можно было бы списать на разговор с Лив накануне, когда она призналась, что её отец не хотел отпускать Сигрид в набег. Об истинной цели его мы могли только догадываться: якобы конунг собрал верных людей и отправил разбираться с теми самыми ямами в угодьях клана Змея. Однако что-то подсказывало мне, что была и другая причина, известная только хэрсиру. Я боялась: вдруг те образы были проклятием, что всё же наложила на отца? Что, если опять накликала беду, сама того не ведая? Зачем сказала, что его будет ожидать бесславная смерть? Да, я была зла на него и навряд ли когда-нибудь смогла бы простить, но насылать проклятие — перебор. Пускай уж лучше живёт и видит, как уходит из рук его власть, ведь нам теперь всё известно. Теша себя мыслями, побрела спать, обнимая Кётр, однако уснуть так и не смогла.

Следующий день начался грозой и молниями, что не предвещало ничего хорошего. Слишком суеверная Этна причитала и шептала молитвы на родном языке, а я перебирала собранные вчера травы, надеясь сделать из них мазь по рецепту Эймунда. Вальгард должен был пропадать весь день у конунга, как вдруг он, как ураган, ворвался в дом, распахивая двери. Глаза его сверкали ужасом, и я вскочила, роняя все травы: четверо мужчин на носилках внесли тело ещё дышащего Дьярви, оставляя его подле очага. Ночной кошмар оказался правдой.

Началась суета: кто-то из тир побежал к дому Тьодбьёрг, Этна зарыдала, а я принялась рвать тряпки и подогревать воду.

Быстро закончив, я осторожно приблизилась к Дьярви, осматривая раны. Огромное бурое пятно расплылось по животу, тело было исполосовано порезами, из которых выступала кровь. Запекшиеся раны были покрыты зелёно-жёлтой коркой, не сулившей ничего хорошего. Запах моря и гнили пропитал Дьярви и внутри, и снаружи. В мерцании языков пламени его лоб блестел испариной, грудь поднималась едва различимо, но жизнь по-прежнему теплилась в нём. Не дожидаясь прихода вёльвы, Вальгард быстро и аккуратно разрезал грязные одежды, внимательно слушая рассказ о случившемся.

Как и говорили, отряд двинулся в клан Змея, чтобы разобраться со смрадными ямами, о коих докладывали уцелевшие лазутчики. Огромные рвы, заполненные клетками с людьми, которых заставляли биться на смерть, чтобы выжить. Их морили голодом, пытали и насиловали, а позже окуривали порошками и опаивали настойкой из мухоморов, желая пробудить ярость. Самых свирепых ждала «награда»: звание чемпиона ям и возможность служить наёмниками на драккаре. Однако на самом деле победителей продавали дальше в рабство: их делали ручными свирепыми собаками, готовыми защищать хозяина до последней капли крови или использовали для рождения сильного и выносливого потомства.