Когда подношения были отданы, пришло время прощаться: по очередности каждый желающий поднимался на деревянный помост и шептал слова, желая обрести мир в чертогах воинов, молились о благополучии и просили прощения, а после подходили ко мне и Вальгарду, кланяясь. Облачённые в чёрное, мы стояли у драккара, а рядом с нами был конунг Харальд, принимая соболезнования и не позволяя никому задерживаться или болтать лишнего. Идэ, вечно кичившаяся и кричащая о любви к младшему брату, устроила истерику, зарыдав у тела Дьярви, и громко обращалась к Хель, спрашивая, почему она так жестока, раз забирает лучших. Харальд едва кивнул двум воинам, и те быстро увели тётку, которая тут же успокоилась и утёрла лживые слёзы.
Последними поднимались мы трое вместе с Тьодбьёрг, прощаясь и даря последние дары: лук и стрелы, новый меч и амулет с молотом Тора и цветы. Глядя на серое лицо Дьярви, невольно вспомнила его глаза, полные ненависти: он так и не смог меня принять и простить.
Никто из слуг и прочих людей, которыми полнился дом в день смерти Дьярви, не вздумал меня осуждать и обвинять в произошедшем, решив, что «она просто испугалась и не вынесла утраты». Однако было понятно, что подобные речи появились только благодаря Вальгарду, который не допускал слухов о нашей семье. Но самое главное — он верил мне, а не обвинениям Дьярви.
Спускаясь с помоста, почувствовала пристальный взгляд и повернулась в сторону: Лив глядела прямо на нас, а на глазах её сияли слёзы. Пару дней назад я решилась навестить её и поддержать, и просидела с ней до глубокой ночи, утешая и опаивая ромашковым отваром. Её отец, Бьёрн, предпочёл топить горе в эле вместе с друзьями и случайными знакомыми, рыдая на груди рыбацких девок и оставляя дочь в одиночестве принимать горечь потери. И пускай я не переносила Сигрид, мне было жаль Лив, которая не смогла даже попрощаться с матерью, тело которой сгорело в огне на дальнем берегу.
Спустившись, хускарлы подали нам зажжённые факелы, и по одному мы бросили их в приготовленный костёр под драккаром. В Риваланде верили, чем выше дым достигнет небес, тем вероятнее мертвец окажется в чертогах богов. И пускай мы с Вальгардом давно приняли, что Дьярви окажется в Хельхейме, радовало одно — он будет рядом с Гердой.
После похорон жизнь завертелась будто в ускоренном ритме: конунг принялся расследовать произошедшее в землях клана Змея. К тому времени как раз успел вернуться Рефил, которому было положено затем отправиться на острова, чтобы разобраться с произошедшим, как шептались сплетники. Вальгард же ждал возвращения хирдмана по другой причине: ему крайне необходимо было понять, готовился ли заговор против Харальда или нет. И, получив ответ, брат вернулся домой растерянным, а позже признался, что Рефил действительно видел подозрительных людей, неожиданно обитавших подле Тролльтинд. Конечно, осведомлённость Вальгарда пробудила у хирдмана любопытство, и он стал требовать ответов.
— Отца нет в живых, и неизвестно, что сейчас будет со всеми его заговорами, интригами и торговлей, — рассуждал Вальгард, сидя дома и покручивая в руках нож. — Перед смертью конунг о чём-то беседовал с отцом, однако не уверен, отвечал ли он — хэрсир был слишком слаб. Думаю, что Харальд подозревал, но отказывался верить. Братья ведь и прочая ересь.
Он злился и, кажется, винил себя, что не предупредил и не рассказал ни о чём. А ещё корил себя, что не стал просить и уговаривать Дьярви и Сигрид остаться, хоть и знал про мой пророческий кошмар.
— И что ты думаешь делать? — спросил Эймунд. На более личное и доверительное общение они перешли за десять дней скорби. Колдун постоянно был рядом, опаивая трэллов успокоительными зельями и помогая распределять переданные подношения, часть из которых была обязана отойти Храму, годи, вёльве и беднякам. Без помощи Эймунда я бы не выдержала, как и Вальгард.
— Думаю, без надзора все тёмные дела отца могут выйти из-под контроля, и тогда кто-нибудь более ушлый и смелый воспользуется ситуацией в свою пользу. Поэтому я хотел бы признаться конунгу.
Я удивлённо посмотрела на Вальгарда. В его словах была правда, однако он намеревался признаться в многолетнем обмане Харальда родным братом, что считалось самым ужасным предательством. Однако ведь конунг подозревал, что против него зреет заговор, и, возможно, догадывался, кто виноват.
— Но без вашей поддержки я не справлюсь, — признался Вальгард. — Я призову ещё Ивара в свидетели, раз уж он всё равно оказался втянутым в это, как и вы.
Я кивнула, соглашаясь: рано или поздно тайны оказались бы известны, и непонятно, к каким последствиям это способно привести. Кроме того, всех волновало неожиданное появление Ролло, которого считали погибшим давным-давно. Теперь же выходило, что мерзавец всё время надёжно скрывался, заручившись подмогой Змеев, и никто бы не удивился, если бы вышло так, что смрадные ямы — дело его рук, что скорее всего и было правдой. Между нами говоря, мы и вовсе подозревали, что тёмные дела Дьярви тоже могут быть как-то связаны с Ролло, и боялись этого.