Предвестники Мельтиара

Ветер кричит что-то мне вслед, — но я уже далеко, я падаю сквозь мир и не задеваю его.

Эхо войны накрывает меня — как оно задержалось в этих каменных стенах и черных плитах? Я успеваю вдохнуть запах пороха, звук выстрелов и боль, и они исчезают в вышине. Я падаю, стремительно, в бесконечность.

Но я стою на земле. Чувствую ее босыми ногами, — она рыхлая, прогретая солнцем. Солнце почти в зените, оно сияет сквозь ветви, сквозь шелестящий узор листвы. Деревья вокруг меня, тропы сплетаются, бегут между ними, золотистые тени дрожат. Волшебство касается кожи, холодит дыхание, и я улыбаюсь.

Я в Роще.

Но разве это возможно? Я помню, там что-то случилось, или я хотел что-то сделать. Да, я хотел уйти из Рощи.

Но я здесь. И Роща бесконечна, — дома не теснят ее, каменные стены не закрывают, нет ворот, нет границ. Роща повсюду. Куда я хотел уйти?

— Эли, — говорит Нима.

Она стоит передо мной, я держу ее за руки. В ее волосах рыжие искры, в глазах солнечные блики. На запястьях у нее тканные браслеты — я помню каждый из них, а на шее незнакомое ожерелье — сердолик, золото и янтарь. Нима улыбается, но в глубине ее глаз беспокойство, словно она боится за меня.

— Подожди меня, — просит Нима. — Я скоро вернусь. Подожди меня здесь.

Я хочу сказать: нет, это я ухожу, ты решила остаться, мы говорили об этом. Но Нима не дает мне произнести ни слова.

Она целует меня, — прикосновение легкое и теплое, сладкое, как земляника, — и отступает, поворачивается, идет прочь.

Я смотрю ей вслед, и она исчезает среди лесных теней, среди солнечного волшебства.

Я один, и кругом Роща, бескрайняя, раскинувшаяся от моря до моря, магия течет по ее тропам, песни звучат и звенят ручьи.

Нима, кругом только Роща, куда ты ушла?

Я открыл глаза.

Воздух серебрился и дрожал, стены казались жидким хрусталем. Я сел, ожидая приступа тошноты или головной боли, — ведь я только что вернулся из сна полного видений.

Но каждое движение было спокойным и легким, явь не пыталась сокрушить меня, растолочь в труху. Быть может, потому что на этот раз я знаю, о чем мой сон.

— Нима, — сказал я и понял, что плачу.

Я должен был спорить с королем, должен был отказаться плыть вместе с Нимой. Я должен был заставить ее остаться на острове. Почему Лаэнар не защитил ее? Он звал меня так, словно был рядом, — неужели он отправил ее на остров одну? Неужели они не поплыли на остров?

Но это невозможно, они должны были.

Они уплыли, а я в плену у врагов. Магия зеркал и мой собственный страх одурманили меня, а сигарет нет, — ни желтого, ни синего дыма, чтобы прояснить видение. Я вижу в нем только самое страшное.

Нима должна была уплыть, должна быть жива.

Я вытер глаза и поднялся на ноги.

Воздух по-прежнему серебрился, пел еле слышно. Я прислушался и различил песню своей души, и ту, что создала браслеты, и песню полета, и песню смерти, и все другие, что я знал. Они отразились от зеркальных стен и теперь струились по тюрьме, не исчезая.

Я вдохнул их одну за одной. Волшебство заполнило меня, звенящая сила слилась с моей кровью, с ударами сердца, — но не переполняла меня, не рвалась наружу. Я словно бы стал бездонным колодцем или распахнутым небом.

Я все еще слушал поток магии внутри себя, когда шар раскрылся.

На пороге стоял незнакомый тюремщик.

— Идем, — сказал он. — Мельтиар зовет тебя.

52

«Раньше считалось, что твое имя приносит несчастье. Принеси несчастье нашим врагам».

Мельтиар сказал это Лаэнару, очень давно. У нас была тогда одна комната на четверых, в той части города, где живут дети. Дни, когда Мельтиар появлялся у нас, были особенными, и я запомнила каждый из них.

Уже тогда мы знали, — мы его самые яркие звезды, мы будем сиять рядом с ним. Наша команда была неразлучна, даже когда мы играли с другими детьми, то всегда оставались на одной стороне. Мы знали, — никто нас не разделит, мы всегда будем рядом друг с другом.

Теперь от нашей команды остались только я и Рэгиль.

Мы стояли в ангаре. Полутемный сейчас, он казался бескрайней пещерой, своды терялись во мраке. Машины — неясные очертания, льнущие к земле, — молчали, ждали вместе с нами.

Я держала Рэгиля за руку, но он словно бы был далеко, — не чувствовал прикосновений, не слышал слов. Его глаза не двигались, взгляд застыл, был устремлен в пустоту. Рэгиль шел, когда я вела его, и останавливался вместе со мной, — но каждый шаг будто не принадлежал ему, пальцы не сжимали мою ладонь. Я пыталась вслушиваться в поток его души, но чувствовала лишь бесконечное падение. Он падал в бездну, не находил опоры ни внутри, ни извне.

Остались только мы двое, потому что Лаэнар убил Амиру.

Мельтиар рассказал мне о том, что случилось. Лишь несколько слов вслух, все остальное в мыслях, стремительных, темных, перечеркнутых болью и виной. Позади каждого образа и слова звучало: «Я пришел слишком поздно».

Киэнар и его команда убили всех, кто был на берегу, — но не всех, кто приплыл. Лаэнар успел увести нескольких из них и впустил в город.

Как это могло случиться? Ведь имя Лаэнара погасло на всех воротах, они не могли открыться.

Не могли, сказал Мельтиар. Но один колодец открылся.