Преклонись, я — твой грех (СИ)

— Вы верите в возвращение мертвых, святой отец? — горько улыбнувшись, задает вопрос Клаус, не сводя взгляда с могилы.

— Нет, — не задумываясь, отвечает служитель Бога. — Но я верю в иное… Мы созданы сами отравлять себе жизнь, решать судьбы тех, за кого не в ответе, рушить все то, что нам не принадлежит… Я верю в то, что ангелы мщения посланы… За грехи наши…

Тяжело вздыхая, священник отворачивается, удаляясь вглубь кладбища, придерживая полы своей мантии от шквалистых порывов ветра, развивающего черную ткань.

Ангелы мщения… Он всегда мог сравнить ее с ангелом. Ее свет, невинная чистота мыслей, действий, всегда удивляли его, приковывая все его внимание. И вот теперь он может описать последние события из своей жизни, как вмешательство ангела мщения, пытающегося внушить ему, что следует посмотреть на свою жизнь по-иному. Что он должен делать сейчас? Благодарить? Задуматься? Помнить? Ненавидеть? Что она оставила после себя, кроме этой гнетущей пустоты, смятения, глубокой скорби?

Нагнувшись к могиле, Клаус заботливо поправил повядшие на ней цветы, дотронулся поверхности шершавого камня и медленно пошел к воротам кладбища, с горечью гоня от себя абсолютно все мысли. Он не хотел ни о чем думать. Он нуждался в тишине, освобождению от воспоминаний, отдыхе, о котором никогда не задумывался.

Едва выйдя за кладбищенские ворота, Клаус ответил на звонок с незнакомого номера.

— Клаус… — раздался в трубке тихий голос, заставивший сердце первородного забиться почти в горле, мешая дышать.

========== Откровение. ==========

Если можно было бы просто взять и перестроить свою жизнь. Вот так легко выбрать новую основу, будто пустой девственно чистый холст. Выбрать краски, в которые хотелось бы окрасить каждый свой день, смешать палитру нужных цветов… Насколько совершенной могла бы показаться тогда картина жизни. Насколько идеальным выглядел бы собственный персонаж. Но, к сожалению, никто никогда не видел волшебного холста, и тех фантастических красок тоже не существует… Есть только действительность. Суровая, но чаще подлая и злая, выкручивающая последние силы, лишающая возможности трезво мыслить. И именно в этой действительности приходится жить, впитывая каждое ее правило, учась на тех сложных уроках, которые она готовит…

Подобные мысли мучили гибрида, когда он вошел в номер одного из отелей Нью-Йорка, который указал ему голос из телефонной трубки. Номер изысканный, но без излишеств, выстоян в нежных персиковых тонах, которые непременно радовали бы глаз любого другого, но не того у которого похитили душу…

Клаус опустился на мягкую кровать и прижался подбородком к упиравшимся в колени рукам, прикрыв глаза, будто напряженно взвешивая что-то в своем разуме. Он думал, кто может войти в двери этого номера. Войдет ли кто-либо вообще? Он уже не знал чему верить, и можно ли верить собственным глазам. Но он чувствовал, что жизнь той девочки, которую он узнал когда-то очень давно, чистотой и любовью к которой проникся когда-то — еще не оборвалась, ее сердечко бьется где-то… Неважно, в каком мире! Ее сердце живет, ее душа видит свет!

Звякнувший ключ в замочной скважине заставил Клауса резко распахнуть глаза. Он продолжал сидеть на кровати, при этом беспрерывно вглядываясь в распахивающуюся дверь. Мышцы его лица напряглись, а руки непроизвольно сжались в кулаки, когда чья-то тень скользнула по прихожей и возникла перед ним, растворяясь в лучах утреннего солнца.

— Я рассчитывал застать тут дух, или же ангела, распростершего свои крылья, намеревающегося прочитать надо мной молитву… — ухмыльнулся Клаус, снизу вверх пройдясь взглядом по силуэту девушки в строгом светлом костюме.

— Не думаю, что сейчас тебе хочется шутить, Клаус, — серьезным тоном ответила Кэролайн, смиряя сидящего на кровати Клауса сверху вниз. — Я пришла сюда лишь для того, чтобы серьезно поговорить, расставить все точки, и не намерена терпеть твои издевки.

— Я лишь хочу убедиться, что ты не призрак, не плод моей фантазии, а вполне осязаема, живая…

Ему хотелось смеяться. Не над ней. Над собой. Хотелось громко рассмеяться над собственной глупостью, над тем доверием, что позволил себе всего лишь раз…

— Если ты позволишь, я могла бы рассказать тебе все, что ты должен узнать теперь, — холодно звучит ее голос, но взгляд тускнеет, не находя отклика в его глазах.

— Два дня назад я был на твоей могиле, — горько улыбаясь, произносит Клаус, едва ли взглянув на девушку. — Там, где лежат пожухшие цветы от твоих друзей, где мраморная плита местами откололась, поддавшись времени… Я видел Елену, которая еще помнит тебя, скорбит по смерти подруги, живописно описывая твое самоубийство… Объяснишь? Сможешь? Объяснишь те несколько недель, которые я был дураком, верившим тебе, в тебя… Ты…

Слова Клауса обрываются, он останавливает себя в стремлении прижать девушку, стоявшую перед ним, к стене и банально вгрызться в ее горло, заставляя почувствовать физически ту боль, что прожигала его душу каждый день после того, как она ушла.