— Вы обещаете позаботиться о ней? — в глазах старика стояли слезы.
— Если она позволит.
Он покачал головой.
— Если позволят… они. Случись что-нибудь со мной, ее семья… потребует, чтобы она вернулась. — Он вздохнул. — А она так нуждается в вас… если вы будете к ней добры… то станете ей необходимы… как некогда… был необходим я.
Глаза Алекса увлажнились:
— Можете на меня положиться. Я позабочусь о ней. И никогда, никогда не отниму ее у вас. Ни сейчас, ни потом, ни пятьдесят лет спустя. Я хочу, чтобы вы это знали, — он подошел ближе и взял его дряхлую руку. — Она ваша жена, и для меня это свято. Так было, и так будет.
— Настанет день, и она станет вашей женой?
— Если она захочет.
— Увидите… еще как захочет, — Джон Генри крепко стиснул руку Алекса и закрыл глаза почти в изнеможении. Затем открыл их с быстрой улыбкой: — Вы хороший человек, Алекс.
— Спасибо, сэр, — все-таки произнес он. И почувствовал облегчение, как будто разговаривал с отцом.
— Вы не побоялись прийти.
— Я должен был это сделать.
— А ваша сестра? — он взглянул на Алекса, но тот только передернул плечами.
— Она не может повлиять на наши отношения. Что еще она может сделать? Вам теперь все известно. Она не посмеет сделать это достоянием общественности, иначе провалится на выборах. — Он улыбнулся. — Так что она совершенно бессильна против нас.
Но Джон Генри был другого мнения:
— Но она может… причинить вред Рафаэлле… — почти шепотом, едва слышно, но он все-таки произнес это имя.
— Я не допущу этого, — Алекс так твердо и уверенно сказал это, что Джон Генри почти успокоился.
— Хорошо. Рядом с вами ей будет покойно.
— Да, я постараюсь.
Старик пристально посмотрел на Алекса и протянул ему руку:
— Я благословляю вас… Александр… скажите ей об этом… когда придет время…
Со слезами на глазах Александр коснулся губами его руки и через несколько минут вышел из комнаты.
Он покидал шикарный особняк со странным, неведомым ему чувством. Сама того не ожидая, сестра даровала ему настоящий подарок. Вместо того, чтобы разлучить их с Рафаэллой, она вложила им в руки ключ к счастливому будущему. В чудной, старомодной манере благословления Джон Генри Филипс вручил Рафаэллу заботам Алекса Гейла. И это было для Алекса не тяжким бременем, но подарком, драгоценным сокровищем, которое Джон Генри любил и берег.
ГЛАВА XXV
— Рафаэлла, девочка! — Не успев сойти с трапа самолета в Мадриде, она очутилась в объятиях матери. — Но что за чертовщина? Почему ты хотя бы не осталась в Париже на ночь? Когда твой отец сообщил, что ты прямиком едешь к нам, я решила, что он спятил.
Алехандра де Морнэ-Маль мягко пожурила дочь за синие круги под глазами, и Рафаэлла поняла по ее тону, что она не знает, по какой причине изменились ее планы. Было ясно, что отец ничего не сообщил маме ни о письме «мадам Вилард», ни об Алексе, ни о том, как она опозорила семью.
Рафаэлла устало улыбалась, тихо радуясь встрече с матерью, желая обрести под ее крылом убежище от отцовского гнева. Но вместо этого не ощущала ничего кроме опустошенности, а в ушах все еще звучали слова отца: «Я не могу допустить, чтобы в моем доме оставалась шлюха, пусть даже на одну только ночь».
— Дорогая, у тебя усталый вид, ты хорошо себя чувствуешь?
Ослепительная красота Алехандры де Санто-и-Квадраль, которой она славилась в юности, не померкла даже под натиском прошедших лет. Она все еще была яркой, интересной женщиной, вот только в зеленых глазах не видно было прежнего задорного огонька. Но она все еще была стройна, а черты лица не утратили своей прелести. Ее красота ничем не напоминала красоту Рафаэллы, чьи иссиня-черные волосы контрастировали с белоснежной кожей. В Алехандре не было ни глубины, ни утонченности, ни эмоциональности, которые были присущи Рафаэлле. Алехандра была элегантной женщиной с привлекательным лицом, добрым сердцем, хорошими манерами и происхождением, которое во многом облегчило ее жизнь.
— Все в порядке, мама. Я просто устала. И решила не задерживаться в Париже, потому что у меня мало времени.
— Мало времени? — Ее мать была разочарована. — Но почему, дорогая. Из-за Джона Генри?
Рафаэлла покачала головой, и они тронулись в сторону Мадрида.
— Я не люблю надолго оставлять его.
На следующий день они выехали в Санта Эухению, и Алехандра снова обратила внимание на то, что с ее дочерью происходит что-то непонятное.
Накануне вечером Рафаэлла поспешила отправиться в постель, пообещав, что завтра-то уж будет в отличной форме. Но Алехандра почувствовала в ней какую-то внутреннюю решимость, почти протест, и это встревожило ее. А Рафаэлла не проронила ни слова за всю дорогу до Санта Эухении. Алехандра не на шутку перепугалась и в тот же вечер позвонила мужу в Париж.
— В чем дело, Антуан? Девочка явно чем-то расстроена. Я ничего не могу понять, что-то с ней не так. Ты уверен, что с Джоном Генри ничего не случилось?
После восьми лет, что он провел в постели, было трудно предположить, что она так убивается из-за мужа. Алехандра с ужасом выслушала все, что рассказал ей Антуан, и тяжело вздохнула:
— Бедная девочка!