Прекрасное и истина

Когда мы рассматриваем элементарные семейные чувства, мы замечаем, что эгоизм и альтруизм объединены в них до такой степени, что энергия, присущая одним, подобно дарующей силу крови, которая способствует появлению на свет здоровых отпрысков, перетекает в своем развитии в другие. Можно было бы сказать, что альтруизм, как черенок, привитый к ветви эгоизма, живет более богатой жизнью благодаря питающим его сильным корням. Такое смешение, безусловно, унижает достоинство последних, но в то же время принуждает их к участию в происходящем и дарует нам первый опыт ощущения счастья, приносимого любовью, опыт, который в ином случае, в силу зависимости нашей природы от явлений низшего порядка, остается лишь воображаемым или становится известным нам только на уровне молвы, а следовательно, недостаточным, в случае если обстоятельства усложняются. За исключением неких чрезвычайных ситуаций, мы никогда не начинаем с реальной любви к человечеству. В подобном стремлении к счастью любить первое место занимает материнская любовь, так же как женский пол заслуживает имя пола чувствительного – иначе говоря, великого своей сердечностью и опытом, обретенным в рамках того ни с чем не сравнимого сообщества, которое образуют мать и ребенок и благодаря которому становится ясно, что первоначально личностный инстинкт не отличим от любви к другому. В биологическом отношении ребенок является частью матери до того, как обретает независимое существование. Из-за недостаточности уделяемого этим прочным связям внимания энциклопедического плана метафизические и даже теологические теории описывают их и восхищаются ими, вместо того чтобы обосновывать.

Супружеская любовь обнаруживает аналогичные черты: и эгоизм и альтруизм пребывают в ней соединенными подобным же образом благодаря воспроизведению настоятельно заявляющей о себе биологической функции, поскольку счастье индивида непосредственно зависит от счастья того или той, кого он любит. И здесь нужно привести поразительный пример такого рода воспитания альтруистических чувств. Любовь отца к детям, естественно, довольно слаба и сперва обретает силу лишь благодаря своей связи с супружеской любовью, которая присутствует в материнской любви благодаря игре волнений, радостей, страданий. Таким образом, отцовская любовь предшествует причинам любить и сама порождает их, ибо именно под взглядом любви ребенок пробуждается и расцветает. «Упрекая любовь в том, что она часто бывает слепа, – говорит мэтр, – забывают, что ненависть бывает такой гораздо в большей степени и гораздо более пагубным образом». Во французской словесности, пожалуй, не существует более яркого замечания, которое было бы направлено против банальности общих мест. То, что ребенок не может, таким образом, испытывать любовь к пробуждению собственной жизни и своих лучших наклонностей, не любя в то же время ту двойственную любовь, которая помогает ему выйти из чисто животного состояния, без труда способен понять каждый. Обоюдная любовь братьев и сестер, к которой благодаря счастливым биологическим обстоятельствам всегда примешивается некое подобие чувства материнства и отцовства, поскольку она формируется не так уж и легко и зависит от условий семейной жизни, представляет собой также подлинную модель всех альтруистических чувств, чтό в достаточной степени обнаруживает слово «братство». Чтобы покончить с тем, чтό в данном контексте может быть лишь неким наброском, нужно обозначить то воздействие, которое социальные нравы и институции в свою очередь оказывают на естественные чувства. Моногамия и неотъемлемая характеристика брака способствуют большей концентрации этих богатых эмоций, поскольку бесконечно желанная и скрепленная нерушимой клятвой любовь порождает собственные основания именно благодаря тому любовному воспитанию, вне которого существуют лишь скромность, недоверие к себе и скрытность, в то время как метафизическая идея развода, основанная на абстрактном праве, располагает к недоброжелательной суровости, порождающей поводы для подозрения и, наконец, приучает нас возлагать излишние надежды на факторы низшего порядка, вместо того чтобы в благоприятный момент, если благородно посвятить этому свою жизнь, суметь заполучить все обещанное всесторонним развитием семейного существования счастье. Нужно также отметить, хотя и во вторую очередь, что родственные, дружеские и функциональные связи, которые являются следствиями общественного характера брака, по своей природе способны умерять беспричинные изменения (les improvisations) в настроении и изощренность чувствований, не отделимых от излишне уединенного существования. Данное обобщение рассматриваемых воззрений может позволить составить определенное представление о той несравненной главе, в завершение которой наш автор помещает изумительный и в общих чертах намеченный уже Аристотелем анализ, где природные различия и созвучия оказываются столь тесно переплетенными друг с другом. Однако проблема управления и послушания зависит от некоей высшей идеи и требует для себя специальной главы.