Прекрасное и истина

[По мнению Платона, человек, освободившийся от оков, вышедший из пещеры, увидевший то, что происходит за ее стенами, и вернувшийся затем на свое место, вызвал бы рассказами об увиденном только смех у своих бывших товарищей. А если бы он принялся им что-то объяснять и, тем более, попытался бы их освободить, они убили бы его, утверждает Сократ, от лица которого ведется повествование[132].]

Об этом знаменитом мифе о пещере можно размышлять сколько угодно. После чего становится более очевидным, что отныне уже нет возможности толковать столь ординарные физические явления, как движение луны или падение какого-нибудь тела, если предварительно не были использованы математические понятия, которые имеют отношение только к помысленному в определении и к тому, что из этого следует в соответствии с диалектикой. Например, равномерного движения не существует вообще, если говорить о существовании в том смысле, в каком мы говорим о существовании камней. В связи с этим попробуйте понять, как бытие объясняет видимость и каким образом любая мудрость в этом мире видимостей предполагает совершение другим некоего обходного маневра. Однако эта строгая доктрина прежде всего предполагает гераклитовский взгляд на чистый опыт; ошибка, не поддающаяся исправлению, состоит в вере в то, что мы овладеваем знаниями посредством опыта, не обращаясь при этом к идеям.

А теперь о том, каким путем происходит возвращение Сократа.

[Как видно, Ален имеет в виду то, что не написавший ни одного трактата Сократ как бы «возвращается» в греческую философию, в историю, в мировую культуру вообще прежде всего благодаря тому, что становится главным персонажем платоновских диалогов.]

Данное эмпирическое предубеждение проистекает не столько из лености, сколько из некоего противостояния потребности в справедливом. Ибо справедливое настырно. И нет никаких сомнений в том, что идея справедливости скрыта гораздо в большей степени, чем идея последовательности чисел или свойств квадрата и треугольника. Но справедливое смело предшествует диалектике, убеждая в том, что опыт и в этом случае вовсе не является судьей, что успех здесь ничего не значит, что, наконец, справедливость есть сердцевина души (l’âme de l’âme) и что несправедливая душа движется к погибели.

[Ср.: «…Достоинство души – это справедливость… справедливая душа и справедливый человек будут жить хорошо, а несправедливый – плохо»[133].]

Чтобы прояснить эту точку зрения, от которой добрый Сократ ни за что не хочет отступать, Платон сравнивает человека с градом мудрецов, воинов и ремесленников, [Ср.: «…В государстве и душе каждого отдельного человека

имеются одни и те же начала, и число их одинаково»[134]. Мудрецы, воины и ремесленники – вот те три сословия, которые составляют население идеального государства Платона и соответствуют трем частям души человека (см. примечания к эссе Алена «Слова»).]

опираясь на замечание о том, что град может устоять перед несправедливостью только в том случае, если он справедлив в самом себе. На этой идее основано глубинное развитие «Государства» и сверхчеловеческий миф, которым оно завершается.

[Имеется в виду «рассказ одного отважного человека, Эра, сына Армения, родом из Памфилии»[135] – малоазиатской области, на территории которой находились города Ольвия, Атталия и др. Этим рассказом-мифом завершается 10-я и последняя книга «Государства».]

А памфилиец уже однажды умер;