Прекрасное и истина

Однако изучение детства человечества в рамках социологической истории позволяет обнаружить источник всех этих метафизических софизмов. Прежде всего, изучение религий – как примитивных, так и развитых – в соответствии с их значимостью выявляет последовательность идей, которые никогда не подтверждаются опытом, полученным из окружающей действительности, аналогичны возникающим в состоянии бреда, в приступе безумия, во сне и позволяют понять, что под влиянием чувства, особенно усиленного общественными потребностями, ум естественным образом отдаляется от истины. Если мы не умеем изучать умственные способности по недоступным верификации поэтическим фантазиям фетишистов, политеистов и особенно теологов-монотеистов, то следует вообще отказаться от постижения преемственности человеческого существования (la continuité humaine). И все же эта история нашего долгого детства, взятая как таковая, в достаточной степени объясняет современный образ жизни, даже если мы имеем в виду наиболее образованные умы. Ибо нужно признать, что вне рамок познания окружающей среды, осуществляемого с использованием позитивного метода, к которому ум, как только он им овладевает, приспосабливается без всякого труда, эти общие воззрения в качестве истинной опоры всегда используют не аргументы адвоката, обнаруживаемые в дискуссии, но чувство или же влияние, оказываемое социальными потребностями. Именно поэтому существующие во время войны воззрения изменяются под воздействием сильных чувств или крайней необходимости. Следовательно, нужно признать, что умственные способности – это не более чем прислуга, что первый импульс им всегда сообщают действие и потребности, точно так же как вдохновение всегда приходит к ним благодаря чувству. Отсюда следует, что умственные способности, хотя бы немного освободившись от подобного рода связей, осуждены на блуждание без руля и без ветрил и что, наконец, умственные способности контролируют ситуацию и обладают возможностью внести улучшения в действие и чувство лишь в той мере, в какой они сами формируются реальной наукой в соответствие с непоколебимым и неизменяемым порядком, существующим в окружающей среде. «Действовать в соответствии с эмоциями и мыслить, чтобы действовать.» Этот позитивистский девиз служит ослаблению горделивого неповиновения, присущего умственным способностям, которые характеризуют метафизическое сознание. Такого рода размышления побуждают осмотрительного мыслителя прежде всего заняться изучением долгого опыта человечества, начиная при этом с самых абстрактных наук, с наибольшим успехом изгоняющих с собственной территории рискованные воззрения, и, в соответствии с энциклопедическим подходом, переходя от них к наукам иного рода, вместо того чтобы без достаточной подготовки изобретать безумные точки зрения, касающиеся самых сложных тем. Однако главная черта мудрости заключена отнюдь не в этом. Осмотрительный мыслитель всегда подчиняет свои научные исследования определенным потребностям, т. е. необходимостям, определяемым действием, и остерегается проявлять бесполезное любопытство, которое, независимо от характера проводимого исследования, вовлекло бы его в бесконечную череду разнообразных тонкостей. Это условие относится к числу с наибольшей решительностью отбрасываемых горделивым метафизическим умом, пребывающим в согласии с происками академической науки, направленными на оказание поддержки отдельным ее специализациям. Наконец, поскольку всегда именно чувство движет и увлекает мысль, еще одна черта подлинной мудрости заключается в том, чтобы не пренебрегать собственно культурой – эстетической и в особенности поэтической – как источником теоретического вдохновения. И данная связь столько раз подтверждалась опытом, что она могла бы быть очень легко признана, даже если бы вообще не пытались ее понять. Эти замечания сделаны для того, чтобы показать, в какой степени подлинная история человечества ведет человека к лучшему пониманию самого себя.