Прекрасные господа из Буа-Доре

Маркиз понял, что у него нет выбора, он должен дурно говорить о себе самом, не щадя ни своего достоинства, ни своего характера, и даже в достаточно забавных выражениях, но все же не решился присоединить к своему проклятому и оклеветанному имени эпитет старого, каким гордо пользовался против него его ровесник Макабр.

Этот последний неприятно упирал на это.

– Дряхлый старик, должно быть, совсем разбит, – сказал он, – потому что, когда я в последний раз его видел, это была длинная шпага, без бороды, и я едва не сломал его пополам нечаянно.

– Правда? – спросил Буа-Доре, припоминая приключение своей молодости, недавно рассказанное им Адамасу. – Вы оказали ему честь помериться с ним силами?

– Нет, мой милый, я не опускаюсь до этого. Он был верхом и вез боеприпасы нашим врагам. Я взял его за ногу и, бросив на землю, решил, что с ним покончено, и завладел его грузом.

– Который состоял из пороха и пуль? – спросил Буа-Доре, который не мог не рассмеяться про себя над бахвальством человека, которого он опрокинул одним ударом ноги, и над этим знаменитым грузом боеприпасов, состоявшим лишь из детских игрушек.

– Хорошая была добыча! – ответил капитан. – Но довольно разговоров, старый болтун! Идите вниз присматривать за всем.

Буа-Доре, которого отослали к плите, вынужден был покинуть Марио, удерживаемого капитаном при себе.

Выходя, он обменялся взглядом со своим сыном и в ответ на полный тревоги взгляд получил от ребенка взгляд, полный доверия. Он чувствовал, что Макабр неплохо расположен по отношению к нему.

– Ну, малыш, – сказал капитан. – Теперь иди сюда и скажи мне, если можешь, кто ты такой!

– Ей-богу, мой капитан, я ничего об этом не знаю, – ответил Марио, не успевший забыть, как разговаривают бродяги. – Я – ребенок, украденный или найденный где-то на дороге черными страдиотами, которых называют египтянами.

– Что ты умеешь делать?

– Три великие вещи, – ответил Марио, кстати припомнивший прекрасные изречения Ла Флеша, – голодать, бодрствовать, бегать; с этим можно далеко пойти и из всего выпутаться.

– Он не глуп, – сказал Макабр, глядя на своего лейтенанта, который, чтобы показать свое дурное настроение, повернулся к нему спиной, сев на стул верхом, оперев голову и руки на спинку, поясницей к огню.

Макабр нашел эту позу непристойной и в циничных выражениях сделал ему замечание. Сакканс, ничего не сказав, встал и вышел.

Марио наблюдал за всем, и разлад между двумя главарями показался ему добрым предзнаменованием. Он пообещал себе постараться извлечь из этого пользу, если представится случай.

Макабр возобновил разговор с ним.

– Как получилось, – спросил он у него, – что я совсем не видел тебя в Брильбо прошлой ночью?

Марио недолго затруднялся этим вопросом.

– Меня там не было, – сказал он. – Я собирал курочек в окрестностях только для того, чтобы уберечь их от лисы и от типуна.

– Ты умеешь воровать кур? Что ж, это дар природы, которым можно воспользоваться. Но скажи мне, закончил ли околевать испанец?

– Господин д’Альвимар? – спросил Марио, который начинал понимать рассказ Пилар и уже не смотрел на него как на сновидение.

– Да, да, – сказал Макабр, – этот папистский пес, который мне всю душу вывернул своими молитвами!

– Он умер сегодня утром.

– Хорошо сделал, дурак! А Санчо? Этот получше: хоть и святоша, а понимает дело. Где он сейчас?

– Он скрывается.

– Почему он не пришел ко мне сюда?

– Я сказал вам это: здесь опасно находиться вам, и он это знал.

– Какая опасность? Старый Пиньу предаст нас?

– Нет, бедняга совершенно ничего не знает; и что он мог бы предпринять против вас?

– Но кто угрожает нам?

– Сеньоры, которые сейчас ищут вас в Брильбо и которые с большой свитой проедут здесь, направляясь ночевать в Бриант.

– Ты их видел?

– Да.

– Сколько там человек?

– Может быть, две сотни всадников! – сказал Марио, надеясь испугать собеседника.

– Значит, заговор открыт? – сказал тот, слегка дрогнув.

– Похоже!

Капитан, казалось, размышлял, насколько это возможно было понять по его каменному, вернее, затвердевшему лицу, которое могло выражать умственное беспокойство.

Сердце Марио бешено колотилось. Одно мгновение он надеялся, что его хитрость удастся и что Макабр решится повернуть назад. Но капитан стал говорить по-немецки со своими страдиотами, которые тотчас вышли, и Макабр вновь принял свою изящную позу, одна нога на верхушке тагана, другая – на стуле, покинутом лейтенантом. Марио осмелился спросить.

– Ну что, мой капитан, – сказал он, – вы снова отправитесь в путь?…

– На Линьер? Да нет, по правде сказать, обезьянка моя! Мои лошади устали, мои люди тоже. А я так плохо спал в Брильбо прошлую ночь, что хочу здесь набраться сил. Горе тому, кто явится побеспокоить меня здесь!

Эти планы выспаться снова возродили надежду Марио. «Если эти люди очень устали, – подумал он, – будет минута, когда мы сможем ускользнуть».