Прекрасные господа из Буа-Доре

– К чему грубые слова, капитан Макабр? – сказала она, уперев кулак в бедро. – Мы давно с вами знакомы, и я прекрасно знаю, что вы заплатите свою долю и долю этих ваших чертовых ландскнехтов{185} ругаясь и все круша. Я вовсе не ради своего удовольствия принимаю вас, и мне известно, что это скорее послужит моему разорению. Но я – женщина рассудительная и не глупее всякой другой. Так что я мужественно перенесу неприятности и буду служить вам как можно лучше, чтобы избежать плохого обращения и быстрее избавиться от ваших физиономий… Если вы хоть немного способны рассуждать, капитан, вы скажете себе, что не надо зря досаждать мне, но надо дать мне действовать и вспомнить о том, что я не хуже всякой другой умею жарить и печь.

– А кто ты такая, старая болтунья? – спросил капитан, стараясь повернуть шею, скованную железными доспехами, чтобы взглянуть на госпожу Пиньу.

– В девичестве меня звали Мари Мутон, и я была вашей маркитанткой во время осады Сансерра, и доказательство этому то, что однажды я так изжарила вам старую шляпу, что вы потом бороду обсасывали.

– Это возможно; я вспоминаю шляпу, которая была вкусной, но не тебя, уродливую… Но, раз ты послужила правому делу, я прощаю тебе твое кудахтанье.

– А какое дело вы теперь зовете правым? Потому что у вас и ваших людей это столько раз менялось!

– Замолчите, подружка-болтушка. Я не говорю о религии с подобными вам людьми.

– Знайте, впрочем, – усмехаясь, прибавил Сакканс, – что правое дело всегда то, которому мы служим.

– Но разве время болтать, – продолжал Макабр, – когда моя Прозерпина приближается и когда я приказываю вам поторопиться?

– Я не могу быстрее, – ответила госпожа Пиньу. – Зачем вы заставили меня подняться сюда?

– Потому что я хочу, чтобы твой муж, о котором говорят, что он заслуживающий уважения повар, встал, околел он или нет, и принялся за работу.

– Это невозможно: мой муж разбит болезнями и уже давно не стряпает.

– Вы лжете, моя милая, ваш муж – приспешник старого… Хватит! Я вас знаю: моя супруга сказала мне…

– О каком старике вы говорите?

– Мне кажется, вы допрашиваете меня, прислуга? – сказал капитан с шутовским достоинством, которое он чистосердечно представлял.

– Почему бы и нет? – возразила хозяйка. – А ваша, как вы говорите, супруга, – кто она такая, что так хорошо вас осведомляет?

– Придержите ваш язык и, когда явится моя богиня, прислуживайте ей на коленях, – сказал Макабр с самодовольной улыбкой, от которой его кривой рот поднялся до левого глаза.

Затем, вернувшиеь к своей навязчивой идее, заключавшейся в том, чтобы хорошо поесть и хорошо угостить свою «богиню», он настоял на том, чтобы подняли трактирщика.

– Клянусь преисподней! – сказал Сакканс, вытаскивая шпагу. – Это нетрудно. Я всегда слышал, что надо нашпиговать больные бока, чтобы расшевелить их, и я сумею выкурить этого мнимого умирающего из любой норы, в какую он забился! Идите со мной, страдиоты! И колите везде, плоть это будет или песчаник.

– Не надо, – сказал Марио, бросившись навстречу обнаженной шпаге. – Я схожу за ним; я знаю, где метр Пиньу! Я знаю его, и, когда я скажу ему, что он удостоился чести принимать капитана Макабра собственной персоной, он немедленно явится.

– Какой милый малыш! – сказал Макабр, глядя вслед Марио. – Надо подарить его моей супруге, пусть он ей прислуживает. Она каждый день просит у меня ловкого пажа.

– Вы ничего не сделаете из бродяжки, – сказал Сакканс. – У него наглый и насмешливый вид.

– Вы ошибаетесь! Я его нахожу милым, – возразил капитан, который не любил, чтобы ему слишком долго противоречили, и с которым в последние несколько дней лейтенант слишком часто не стеснялся в выражениях по причинам, о которых мы вскоре узнаем и о которых Макабр начинал догадываться.

Маркиз, беспокоясь о Марио, стоял в маленьком коридорчике рядом с парадным залом и старался все услышать, но его ухо улавливало лишь обрывки разговора, и Марио, прибежавший за ним, поспешил осведомить его обо всем в немногих, насколько это возможно, словах.

У него не было времени, да, впрочем, и желания сказать ему о том, что происходило в Брианте, он чувствовал, что с маркиза и так уже было достаточно того, что он должен выпутаться из затруднения, и не стоило смущать его слишком многочисленными опасениями.

Рейтары, как и он, не знали о преждевременном нападении бродяг, и не было риска, что маркиз узнает об этом из других уст, а не от него, когда настанет время.

Но придет ли это время? Нынешнее положение показалось бы безнадежным опытному человеку, и маркиз, знавший лишь часть его, считал его весьма серьезным. Но у Марио была счастливая вера детства: он не видел и половины опасности.

«Если мы выйдем отсюда, как я надеюсь, – думал он, – мы хорошо посмеемся, отец и я, над тем, какой вид мы имеем сейчас!»

Глава пятьдесят первая

В самом деле бедный маркиз, переодетый поваром, был очень смешон.

Он все проделал добросовестно. Он снял свой парик и прикрыл оголенный череп колпаком из просмоленной ткани в виде формы для пирожного.