Прекрасный белый снег (СИ)

В ванной она набрала полный таз воды, ещё один, поменьше, поставила на доску, воду в нём разбавила шампунем, каким обычно мыла Машку, туда же загрузила кошку. Совсем, казалось бы, обессилевшая Люська в процессе купания умудрилась-таки расцарапать ей предплечье, правда не очень сильно и неглубоко. Выглядела она, после купания это стало очевидно, действительно ужасно: в пустом тазу, откуда уже после полоскания Светка слила всю воду, стояла будто бы и не кошка, какой-то странный длинный зверь скроенный только из позвоночника и рёбер, с заплаканными, одичавшими глазами, напоминавший чем-то смутно полевую мышь после зимовки. Пожалуй даже и не полевую, летучую, альбиноса — белую летучую мышь со сложенными крыльями, выпирающими позвоночником и рёбрами, какими-то узлами и тонкими верёвочками связок и сухожилий там, где у нормальных кошек всегда есть живая плоть, и несоразмерной головой на длинной тонкой шее. "Жуть какая, — Светка чуть не заплакала опять, — бедное животное! Столько натерпелось!" Она, как смогла, отжала шерсть, завернула Люську в простыню, и уложила в кресло укутав шерстяным цветастым покрывалом, в самый уголок. Потом налила ещё вина — немного в кружку и пополам с водой маленькую бутылку из под минералки, оделась и позвала Марусю:

— Пошли, Машуля! Теперь и мы с тобой пройдёмся...

Маруська, уже и не ждавшая прогулки, с оглушительным звонким лаем выскочила в прихожую и бросилась на дверь. Они прошлись немного соседними дворами, прогулялись по "собачьему бульвару" у железной дороги напротив кладбища, и между двумя пятиэтажками, почти уже у дома, Светка присела на скамейку, покурить...

Присела она на ту самую скамейку...

Во дворе в тот поздний час было совсем темно, тихо и пустынно, люди в своих квартирах давно сидели у экранов телевизоров и собирались уже готовиться ко сну. И только из одного, немного приоткрытого окна, на третьем этаже напротив, чуть слышно доносились знакомые какие-то голоса и звуки. Играли на гитаре, что-то пели. Светка прислушалась невольно, встала, подошла поближе, и тут, в очередной раз за этот длинный день её охватыватили недобрые предчувствия. Знакомый до боли голос пел под гитару какой-то блюз. Сомнений не было: она слышала голос Веньки. "Да что же это, — подумала она, — только ведь об этом говорили, и вот опять. Опять гитара, Серёга этот, девки небось какие-то... Опять бухаем-веселимся. Никак не нагуляемся! Да что же это такое? За что он так со мной?" Она подошла ещё поближе, встала на цыпочки словно стараясь дотянуться до окна, и громко прошептала:

— Венька...

В ответ раздался нахальный женский смех. В ужасе она отшатнулась от стены, отошла подальше, подпрыгнула немножко, будто верила, что сможет заглянуть в это проклятое окно и зашептала вдруг сбивчиво и быстро, с отчаянной тоской:

— Венька! Услышь ты меня, родной! Я здесь, услышь меня, мой Венька! Услышь меня!

Венька её не слышал. Сейчас, наверное, ему было не до Светки. Сейчас ему и дела не было до его любимой Светки...

Она опять присела на скамейку, достала бутылочку с вином, выпила немного, закурила. Странные её вдруг охватили чувства: бессильная злоба на весь этот безжалостный и сумасшедший мир, тихое отчаяние, злая тёмная тоска и ревность по этому, когда-то так любившему её, родному до боли человеку. Ей захотелось подняться туда самой, вытащить этих шкур за шкирку вместе с Веней, чтобы он образумился наконец, одумался немного. Ей так хотелось заглянуть в его глаза, нахальные и пьяные, сказать о самом главном, об этом чуде, с недавних пор растущем где-то там, внутри, чтобы он тоже почувствовал, и может быть заплакал, и снова превратился в того Веньку, милого улыбчивого Веньку, каким она узнала его когда-то, много лет назад. Но Светка отлично понимала: подниматься никуда она не станет, выяснять ничего не будет и ни о чём сейчас Вене не расскажет: давным давно, когда-то в детстве, она приказала себе быть сильной и с этого пути уже не отступала.

И всё же, ей очень захотелось посмотреть, увидеть хоть одним глазком, что же на самом деле за этим окошком происходит. Решение пришло довольно быстро: скамейка, где она сидела, располагалась прямо меж двух пятиэтажек, двор, показалось Светке не так уж и широк, и с лестничной площадки дома, что стоял напротив, вполне можно увидеть всё что нужно.

Подъезд оказался не закрыт, в старой хрущёвке не было даже домофона, она потянула на себя входную дверь, та открылась с тихим скрипом. Откуда-то снизу, из подвала пахло сыростью, на лестнице стояла тишина. На цыпочках, придерживая Машку что бы не шумела, Светка поднялась наверх, к большому окну между четвёртым и пятым этажами. Отсюда, сверху, всё было видно почти как на ладони.