Прекрасный белый снег (СИ)

— Ну что же вы, Светочка, — сидя за столиком, напротив, в маленькой кафешке прямо в их с Венькой доме говорил он ей. — Так же нельзя. Вы посмотрите, на кого похожи! Вы, Светочка, сами себя убиваете постепенно. Что вы, милая! Ну как же так! Давно бы позвонили! Я все же, психиатр, как-никак! Специалист, можно сказать, по душам человеческим. Это же, прямая моя обязанность — помогать таким как вы!

Он говорил и говорил, предлагал помощь, совершенно бескорыстно, клялся что не имеет в её отношении никаких намерений, что это его долг в конце концов — помогать заблудшим душам, взял её за руку и держал долго, и Светка наконец сдалась. "Да будь что будет, — с тоскливой радостью внезапно подумала она. — Хуже уже, кажется, просто невозможно. Не помирать же мне теперь, в этом страшном месте..."

Пока он звонил куда-то, договаривался о госпитализации, она поднялась наверх, собрала какие-то необходимые ей вещи: нижнее бельё, тренировочный костюм, зубную щётку, пасту, полотенце, в поисках страхового полиса перерыла всё в шкафу, в карман положила паспорт и немного денег, написала короткую записку: "Меня не жди, я в санатории. Позвоню." Подумала немного и добавила: "Думаю, нам нужен перерыв. Не обижайся. Так будет лучше всем."

Выпила напоследок пополам с водой большую кружку красного, задумалась на секунду, из ящика достала ещё один пакет, положила в сумку. Теперь она была готова. В полнейшей тишине посидела ещё немного за кухонным столом, снова вошла в комнату, окинула их с Венькой жизнь прощальным взглядом, обняла перепуганную Машку, в белые щёки расцеловала Люську и вышла наконец за дверь...

В огромном санатории, в пригороде Петербурга, на платном отделении для пациентов с признаками душевного расстройства Светка провела чуть больше месяца. Первое время она принимала какие-то таблетки, пачками, горячие ванны с запахом лаванды и ещё каких-то трав, часами лежала в маленьком бассейне-джакузи, через день ей делали массаж, и она спала, спала, спала...

Потом начались водные процедедуры поживее, днём она плавала в тёплом, небольшом бассейне, занималась лечебной физкультурой и принимала душ Шарко. Чуть не каждый вечер, почти как на работу к ней приезжал Сергей, они подолгу говорили о её проблемах, он всё расспрашивал её как она, как себя чувствует, заглядывал в глаза, рассказывал какие-то новости из городской жизни и медицинские смешные анекдоты. Время от времени она звонила Веньке, коротко: докладывала о самочувствии, спрашивала как там её зверинец, потом звонила маме, говорила что-то о чудесном отдыхе в загородном санатории, к ней просила не приезжать и без причин не волноваться. И как-то постепенно, день за днём, боль её растворялась, уходила дальше, дальше, и наконец, в один прекрасный день Светка поняла: она выздоровела окончательно.

Наутро она позвонила Веньке, сказала что перебирается на время к маме, попросила собрать кое-что из её вещей и не терзать своим присутствием и лишними вопросами. Маме же поставила условие: вопросов никаких не задавать, придёт время, расскажет всё сама. А ещё через пару дней Сергей отвёз её домой, днём, на пять минут, и уже с вещами — на Горьковскую, к маме. Забрать своих подруг, Марусю с Люськой, Светка так и не решилась. У мамы она прожила совсем недолго...

Глава последняя

А Венька всё также ездил на свою, давно уже не новую работу, теперь правда, не с самого утра: заставить себя подняться в восемь он уже не мог. В тяжком и горьком полубреде-полусне валялся он в постели до одиннадцати, поднявшись же наконец, с холодной тихой яростью, до третьего пота лупил мешок — неведомого своего соперника, нового друга Светки, и выпив только большую кружку чая после душа на лоджии под пару сигарет, в первом уже часу выходил из дома. На биржу заявлялся только к часу — работал он здесь сам на себя и выговаривать ему за опоздание было просто некому. До вечера, как правило, успевал забить одну большую сделку, или, на худой конец смотаться в город, за немецкой или финской маркой, а может и за какой-нибудь цветниной: швейцарским франком, норвежской или, к примеру, шведской кроной, голландским гульденом или итальянской лирой. Зарабатывал честно свой полтинник баксов, и этого ему теперь вполне хватало.

Немногочисленные эти, происходившие всё реже сделки он заключал скорее по привычке чем ради заработка, уже на каком-то автомате. К тому же, ему просто необходимо было хоть что-то делать, что-то давно привычное, иначе, он видел эту перспективу довольно ясно, начнётся очередной тяжёлый депрессняк. И он упрямо продолжал прозванивать банки и обменники в поисках валюты, хотя и понимал уже: теперь ему это совсем неинтересно.