Прекрасный дом

Оума и Линда удобно устроились на подушках, а Том уселся на облучке рядом с зулусом, который должен был открыть ворота. Было раннее февральское утро; прохладный, чистый воздух мягко напоминал о том, что лето проходит. Несколько миль они ехали по нижней дороге, в долине, а затем повернули на юг, в высокую холмистую местность, к деревне Блувлей, где находилась маленькая, крытая железом голландская реформатская церковь. Школьный учитель время от времени устраивал там службу и согласился приехать из Грейтауна, чтобы встретить их и приготовить все для обручения.

У перекрестка, где им предстояло свернуть на Блувлей, они увидели старую, заброшенную плантацию высохших камедных деревьев. Когда-то здесь бушевал пожар: множество огромных деревьев погибло; голые и побелевшие, они могли служить только насестом для аистов и ворон.

Из-за придорожного дерева, расщепленного, гнилого, с большими полосами коры, свисавшей с него, как лохмотья с пугала, за экипажем, который свернул направо, в сторону нагорья, следил Коломб. Он сидел, опираясь ка локоть: голова его была повязана красным платком, а брюки разорваны на коленях. Он не пытался спрятаться, но свисавшая кора, ветки и растущий у подножия дерева кустарник оказались прекрасным укрытием, и четверо, сидевшие в экипаже, не заметили зулуса. Когда они проехали, он вышел на дорогу и долго глядел им вслед. Пыли было немного, и он увидел, как коляска все уменьшалась и уменьшалась, удаляясь по прямой полосе бурой дороги. В эту минуту он думал только об одном: ему хотелось бы быть на месте Мбазо, рядом с Томом. Странное чувство наполнило его сердце; то была не зависть, не обида, даже не печаль; нет, это была просто приязнь, которая всегда влекла его к Тому, как влечет человека отражение его руки, когда он, мучимый жаждой, приходит к горному озеру, чтобы зачерпнуть воды.

— Ты видела этого белого? — спросил он, не оборачиваясь.

— Это он забрал винтовки.

Женщина оставалась неподвижна, как лань, и теперь, когда она заговорила, в ее голосе послышались резкие нотки. Он вздохнул, пожал плечами и вернулся на свое прежнее место. С рассвета они сидели на дороге, ожидая появления запасных полицейских частей, и теперь он был уверен, что они не приедут, по крайней мере не из Конистона и не по главной дороге. А появление Тома убедило его в том, что и милиция не нагрянет. Племена, жившие в бассейне Тугелы и дальше в сторону плантаций сахарного тростника и широкого жаркого приморского пояса страны, уже скалили зубы в первом грозном рычанье. В племени вождя Ндабулы судья Хемп созвал индабу[17], для сбора подушного налога. Люди Ндабулы считались покорными закону, поэтому Хемп начал с них. Бамбату и племя зонди он оставлял напоследок. От них всегда можно было ожидать чего угодно; Бамбата сам был в беде; ему угрожали низложение из-за долгов и ссоры внутри племени. Бамбата послал двух человек посмотреть, что делается в племени Ндабулы, и теперь вся долина, вся округа в радиусе дня ходьбы знала, что там произошло. Белые хранили случившееся в тайне, но черные все знали и ждали, что будет дальше.

Мистер Хемп созвал индабу возле лавки на перекрестке двух пустынных дорог, где башнеобразный холм с плоской верхушкой стоял, как часовой, над долиной, спускавшейся позади него гигантскими складками к устью реки Тугела. Лавочник вышел к судье и сразу сказал:

— У вас мало полицейских.

Хемп взглянул на шестнадцать вооруженных людей — число их вдвое превышало обычную охрану — и чуть побледнел.

— Я знаю зулусов, — ответил он.

Лавочник заявил, что у него неотложное дело в Ренсбергс Дрифте, запер дверь и уехал в тележке, запряженной мулом, прежде чем началась индаба. Вождь Ндабула держался с достоинством и был вежлив той официальной вежливостью, которую зулус способен сделать ледяной, как лезвие ножа, лежавшего на морозе. В руке у него была тонкая палка с набалдашником, а на затылке висел пучок черных птичьих перьев. Быстро и сердито созывал он людей к месту сбора. Справа и слева от него уселись подошедшие старейшины. Полицейские, почуяв, что назревает что-то неладное, сгрудились вокруг Хемпа, так крепко стиснув свои карабины, что у них побелели костяшки пальцев. Человек двести, скрывавшиеся до тех пор в кустах, вышли и молча расселись кругом. У многих на голове были обручи воинов. Они принесли с собой боевые щиты и палицы — это был один из способов нанести оскорбление незваным гостям. Хемп понял угрозу; он вытаращил свой единственный глаз и провел языком по пересохшим губам, прежде чем начать свою речь на плохом, хотя и довольно беглом зулусском языке. Когда он дошел до слов «подушный налог», мужчины с грохотом ударили о землю своими щитами и дружно крикнули в ответ:

— Никогда! Платить мы не будем!