– Я не хочу, чтобы ты попал в такую же ситуацию. Не хочу, чтобы это было на твоей совести или портило твою карму. Все может обернуться против тебя, когда ты меньше всего этого ждешь.
– У нас с ней легкие отношения. Для нас главное – это веселье.
– Развлекаешься с одинокими женщинами. Я буду твоей первой болельщицей. Обещаю.
– Незамужние женщины хотят большего.
– Не все, – замечаю я. – Знаешь, ты все-таки вызываешь неприязнь у некоторых людей. Не у многих, но у некоторых точно.
Наконец, Ренн вскидывает руки вверх:
– Ну ладно, ладно. Допустим. Я перестану с ней общаться. Господи, Эвер, какая же ты отстойная. Езжай обратно в Салем.
– Пожалуй, я задержусь здесь надолго.
Ренн поворачивается ко мне и ухмыляется:
– Вообще-то, я очень рад это слышать. А знаешь, кто еще обрадуется, узнав это?
Я повернулась, чтобы взглянуть на него.
– Пиппа.
Позже в этот же вечер, после того как папа и Донна устроили застолье и открыли бутылку вина, я снова прихожу в свою комнату.
Локи лежит у меня на коленях. Он начинает привыкать к этому месту. Безусловно, ему нравится иметь спокойный задний двор, где он может поработать над своим загаром и насобирать для нас подарков в виде дохлых мышей и колибри.
Решила, что нет смысла отсрочивать неизбежное. Я должна извиниться перед Джо. Но если я ему позвоню, то покажусь такой… бестактной. Почти навязчивой. А вдруг он не хочет слышать мой голос после всего, что между нами произошло?
Я решаюсь написать ему сразу несколько эсэмэсок. Это даст ему время переварить, собраться с мыслями и решить, что написать в ответ. Если вообще что-то станет писать.
Эвер: Я просто захотела послать тебе сигнал о том, что я жива, поскольку за всю нашу совместную историю я плохо это делала. Со мной все в порядке. Я сейчас в Сан-Франциско. С папой, Ренном и папиной девушкой, Донной. Последняя носит комбинезон с хот-догами. Этого достаточно, чтобы ты узнал о ней все, что нужно знать о человеке.
Эвер: Как поживаешь? Все по-прежнему работаешь в доках? Как там Джемма и Брэд? Сам как держишься?
Эвер: Ладно. Я солгала. Я не хотела рассказывать, как у меня дела. С моей стороны, весьма эгоистично предполагать, что ты все еще не забил на меня. Я хотела сказать, что мне жаль. Ужасно жаль. Я понимаю, что секс не входил в твои планы. Знаю, что ты до сих пор жалеешь о том дне. Прекрасно понимаю, что тебе придется до конца своих дней жить с тем, что мы натворили. И я прошу прощения за то, что втянула тебя в это. Все из-за меня. Это я совратила тебя (если это можно так назвать). Это я попросила выпить. И это я убедилась, что мы оба достаточно пьяны, чтобы решиться на такое.
Эвер: Мне действительно жаль. Я очень скучаю по тебе.
Я выдохнула и стала ждать.
Пару минут я пялюсь в экран. Проходит десять минут. Потом двадцать. Час. В какой-то момент я засыпаю, уронив телефон себе на лицо. Я так измождена, что у меня нет сил даже на то, чтобы поднять его.
В воскресенье утром приходит одно коротенькое сообщение. Казалось бы, три слова, но весят целую тонну.
Джо: Я тебя прощаю.
Глава 24
В понедельник я обнаруживаю сообщение от Пиппы. Собираюсь написать ей в ответ, но потом передумываю и звоню. В отличие от Джо, я знаю, что Пиппа ждала, когда же я возьму трубку и позвоню. Она заслуживает унижений и хорошей порции издевательств со стороны ее покорной слуги. Пиппа заждалась, я знаю.
Она отвечает с четвертого раза, зевая мне прямо в ухо.
– Лоусон. Я на сто процентов была уверена, что когда бы ты ни решила позвонить, это случится тогда, когда у меня будет выходной и я завалюсь спать.
– Прости. – Я смотрю на часы – девять сорок пять, брожу по своей небольшой комнате, где провела все свое детство. – Могу перезвонить позже. Или подождать, пока ты мне позвонишь. Без разницы, в общем.
– Матерь божья! – фыркнула она. – Да что ты напряглась как струна сразу? Ладно, хотя бы это в тебе не изменилось. Как делишки?
Я запинаюсь, пытаясь найти нужные слова. А еще кажется, что я снова плачу. Ничего не могу с собой поделать. Пиппа не спрашивает, где я пропадала последние шесть лет. Она не придает этому значения, не делает мой поступок трудным, неловким или ужасным.
Делаю глубокий вдох и стараюсь говорить так же непринужденно, как она.
– А я сейчас в Сан-Франциско.
– Тоже мне новость, – зевает она снова.
– Ты знала о моем приезде? – с удивлением спрашиваю я.
– Ренн сказал мне.
– Вы общаетесь друг с другом? – я притворно кашляю, пытаясь скрыть свой шок.
Пиппа засмеялась еще сильнее:
– Приятно осознавать, что ты все еще пытаешься провернуть этот трюк с кашлем, когда нервничаешь.
– Да не нервничаю я, – вру я Пиппе.
– Да что ты? Так почему бы тебе не вытащить ногти изо рта, дорогуша?
Я осознаю, что жевала их, и делаю это до сих пор, лишь после этого вытираю руку о рубашку. Порази-тельно, что я проделала такой долгий жизненный путь, так и не поговорив с Пиппой. Она – самый близкий после мамы человек, который у меня есть. Пиппа знает обо мне все до последней капли. Даже все самое плохое в том числе. А плохое уж в особенности хорошо знает.