— Отец лжи, я свободная женщина, а не рабыня твоя!
— Зачем же оскорблять меня, свободная и могучая Толти! Ты действительно теперь свободна, полностью свободна. Ведь у жриц этот суффикс отбрасывается, а ты теперь выше жриц. Ничтожные людишки прозвали меня отцом ничтожного явления. А я на самом деле отец Свободы.
— Но ведь свободу дал нам Творец!
— А научил пользоваться ей я. Почувствуй наконец всю красоту свободы, Толти. Примитивные люди думают, что мне угодны злодейства и кровавые жертвы. Они полезны лишь моим низшим прислужникам, подпитывая их энергией. Я же поднимаю разумные существа до свободы, так же как ты поднимаешь их до тантры. У тебя не все выдерживают подъем, и у меня происходит то же. Невозможно поднять суетного и мелкого душой. Если он пытается подняться до того, что он считает свободой, он заслуженно поступает на растерзание моим слугам. А ты сумела выдержать подъем полностью и достойно.
— Ты говоришь правду, Отец Лжи. Я не перестаю тебе удивляться.
— Теперь ты чувствуешь, что ты вольна использовать твои колоссальные силы Посвященной на все, что угодно. Ты вольна творить добро, вольна причинять зло тем, кто вызвал твое недовольство или просто тебе не угоден. Ты вольна отдаваться любой страсти до конца и всей душой, и вольна этого не делать. Ты вольна верить в Бога или не верить в него. Я не тупой Свободомыслящий, который уверен, что он служит мне, запрещая упоминать даже имя Бога. Я-то сам в Бога верю, но тебе этого не навязываю. И не называй меня больше Отец Лжи. Ложь — частный случай одной из высших свобод: свободы мнений. Если ты высказала что-то, то оно должно быть принято, поскольку его высказала ты, свободная личность, свободная душа, ценность которой абсолютна. Ты всегда права!
— А как же законы природы и общества?
— Я не могу изменить законы, и даже Творец законы природы и законы души не меняет. Ты свободна и поэтому ответственна за все проявления своей свободы, в том числе и в обществе. Рассчитывай свои силы и свои действия. Расчет не противоречит твоей свободе, он лишь помогает тебе ее сохранить и проявить в полной мере. Да, забыл тебе сказать еще одну мелочь. Ты действительно омолодилась. Теперь ты можешь прожить лет до трехсот, сохраняя молодость и очарование, если будешь правильно рассчитывать свои действия и вовремя пополнять свои силы.
— Я очарована тобой, Кришна, Отец Свободы! — И Толтисса попыталась обнять Кришну.
— Не стремись к недостижимому. Ты один раз прорвалась ко мне, и почти невероятно, что ты прорвешься ко мне еще раз. Я намного выше даже ваших Победителей, а ты немного не дотянула до их уровня и дотянуться не сможешь, так же как этот дурачок Клин не смог дотянуться до твоего и до своего подъема. Так что пользуйся своей свободой мудро, Великая Посвященная Толти, и не замахивайся на невозможное!
Князь Мира Сего исчез, оставив после себя аромат красоты и силы, очарования, прелести и своих речей.
В восторге от своей вновь обретенной силы Толтисса выскочила из своей комнаты и помчалась к своей лучшей подруге, наставнице рабынь Илтун. Она чувствовала в себе силы исцелить ее от того ужаса, что сотворили над нею в публичном доме. Она обняла ее, не совсем проснувшуюся от неожиданности, и влила в нее маленькую часть своих сил.
— Госпожа, что с тобою и что со мной? — сказала Илтун.
— Илтунисса, больше не называй меня госпожой. Я твоя подруга, и я тебя освобождаю, не слушая больше никаких твоих возражений. Я исцелила тебя, пользуясь вновь обретенными силами, теперь ты сможешь иметь детей. Да, кстати, дурачок Клин переоценил свои силы и умер в моих объятьях. Жаль его, но это не худшая и почетная смерть. Вели рабыням убрать его тело получше.
Илтун как-то странно посмотрела на госпожу и выскользнула из комнаты. А в комнату ворвались две самых худших из ее рабынь. Они упали на колени перед госпожой и заплакали:
— Госпожа, мы виновны перед тобою в тупости и нерадивости, но не наказывай нас так страшно!
Толтисса почувствовала, что они теперь лишены способности иметь детей и ощущают страшную боль. Ну что же, законы природы и души не меняются даже Богом, за все нужно платить.
— Я позову лекаря и вам дадут болеутоляющего.
Про себя она подумала, что все равно теперь ей распродавать своих рабынь, разгонять свою свиту и удаляться подальше. Продать рабынь легче всего и дороже всего в публичный дом, а за этих двух негодниц можно будет взять еще дороже, так как они уже полностью подготовлены.
Толтисса проснулась и ощутила, что она и Мастер сжимают в объятьях друг друга. Она с неистовой страстью ласкает Мастера, а тот с величайшей нежностью отвечает ей. Толтисса еще не вышла из образа Великой Посвященной Кришны и с восхищением подумала: