По той же версии это неожиданное решение пришло в голову генералу Корнилову только 10 сентября, после того как он получил в Ставке текст моего обращения к населению от 9 сентября, когда я, кажется, объявил Корнилова «предателем». Сам генерал Корнилов дает то же объяснение в одном из своих показаний. Однако его объяснение не выдерживает критики. 6 сентября Крымов в Ставке уже работал над своим планом приближения к Петрограду. 7 сентября войска Крымова под видом правительственных войск уже двигались на Петроград. 8–9 сентября имели место и завершились переговоры генерала Крымова с генералами на фронте, которые заверили его «в поддержке другими командующими генералами». 9 сентября генерал Корнилов направил предложение командирам военных дивизий в тылу выполнять приказы только от него, и в тот же день, 9 сентября, силы генерала Крымова выступили с маршем на Петроград. И наконец, уже вечером 8 сентября в Ставке состоялось последнее совещание о форме диктатуры (в ней принимали участие генерал Корнилов, Аладин, Завойко и Филоненко); Корнилов телеграммой пригласил некоторых выдающихся политиков немедленно прибыть в Ставку, чтобы обсудить «государственные вопросы» исключительной важности, то есть учредить новое правительство, привязанное к диктатуре.
Из этой краткой хронологии ясно, какие энергичные приготовления велись до момента прихода генерала Крымова в Петроград. Меры, которые я одновременно принял (ночью 10 сентября) против дальнейшего приближения генерала Крымова, привели к полному провалу авантюры. «Как только Корнилов понял, что экспедиция Крымова потерпела крах, он сделал все, что было в его силах, чтобы предотвратить гражданскую войну», — говорит господин Уилкокс и таким образом фактически признает значение сил генерала Крымова в событиях 8–12 сентября. Мне очень жаль, что пришлось так подробно останавливаться на выдумках господина Уилкокса о «независимой инициативе» Савинкова в эпизоде с отправкой кавалерийского корпуса «в распоряжение правительства». Каждый, кто читал статьи, которые я обсуждаю, и кто познакомился с моими замечаниями о них, поймет, как важно установить подлинные факты, связанные с именем генерала Крымова. Факты, которые благодаря «независимым» измышлениям господина Уилкокса, до сих пор остаются неизвестными читателям его статей. Эти факты опровергают возможность связать вызов войск с соглашением какого-либо рода, которое я якобы сделал партии Корнилова, и в то же время, несомненно, доказывают реальность весьма определенной формы деятельности генерала Корнилова и его партии.
Однако господин Уилкокс пишет, главным образом, об интимной, так сказать, стороне моих отношений с генералом Корниловым и его партией через (моего «друга») В. Львова, которому я дал «секретные» указания провести переговоры в Ставке.
«Львов — человек, известный своими заурядными талантами, и роль, которую он доверил себе, на основании личной близкой дружбы с Керенским, сводилась к роли простого посланника, но эффект его вмешательства всколыхнул политический мир, как землетрясение».
В первую очередь никакой «близкой дружбы» между нами не было, да и вообще мы с В. Львовым не были друзьями и не находились в тесных отношениях. На самом деле не было не только дружбы, но после вынужденного ухода В. Львова из Временного правительства в июле прошлого года он питал крайне враждебные чувства ко мне. Он никогда не скрывал этого и даже заявил, что «Kerensky, c’est mon ennemi mortel»[36]. A 8 сентября поздно вечером он сказал одному из своих друзей в состоянии крайнего волнения: «Керенский не хотел быть диктатором, тогда мы его ему дадим». И во-вторых, В. Львов никогда не был моим «посланником».