Преломление. Обречённые выжить

Дальнейший путь мой был удивителен. Пришлось довериться космическому навигатору, чувствуя, что он приведёт меня туда, незнамо куда…

А зачем тебе знать надо, брат? Сумраком мир ошарашен, Но кричу в пустоту — VIVAT…Будет тут всё по-нашему.

Неожиданно для себя услышал знакомый говор. Оказалось — пролетает-параллельным курсом Анапас Апанасович Ананасенко, которого я знал по коммерческому рейсу на Baltic Horizon. Стал он сигналить в боцманский рожок и выговаривать мне, что не соблюдаю положенную дистанцию.

— А то на таких, розумієш, швидкостях можна, йошкін кіт, загриміти під фанфари. І не ліпи мені горбатого. Я сам з вусами. По засіках наскребу та й закотаю, чи розумієш, чого не бачив ніхто.

— Катай. Посмотрим, что ты там скатаешь.

— Учора сваття, для прикладу, закотила три банки огірків, а під ранок я їх усе й слопав. І хоч би хни. Добре б під горілку. Та не завезли. Шоферюга п’яний був. У кувет заїхав і заснув. Довелося з’їздити в лабаз. А й там горілки не видно. Я вже й у підзорну трубу всі очі проглянув — нема. Сваття тока і выручат. У неї добра ентого, забув як називається, повна хата заставлена. І міліція нам не указ. А горілку з машини молдавани розтягли, арбайтери, свиноферму поряд будували. Та не добудували. Горілкою захопилися.

— Знамо дело, водки много не бывает.

— Ось-ось, від недопиття усе. Вчора ввечері на пожарну каланчу заліз. Трубу підзорну налагодив — потягло на звіздочки полубоватися. А в самого ні в одному глазу. Ось голова і закружляла. Схилило мене не в той бік, я бошóчкою-то і бухнувся вниз. Добре, ще не об камінь. В землю по плечі вліз. Благо, плечі у мене широкі. А так могло б і до пояса вдавити. Досі бошóчка бо бо́шечки трохи А іноді й не трохи. Главно діло — не розумію, як я тут виявився?

— А здесь никто ничего не разумиет.

— От і я не розумію: з дитинства мовчуном був, а тут говорити став багато. Не можу не говорити. Навіть уночі дрімучій говóрю та говóрю. А про що говóрю — сам не знаю. Узди мені нема окаянному.

На десять гривень хоч наговорив?

— Может, и больше.

— А якщо може, тоді гони.

— Чего гони?..

— Десять гривень. А то й більше. Я їх — у чулок. Бо как нищ есть.

А набереться повний, хату собі забудую. Багату. Щоб весело жити було. А тут, у космосі ентом, ніякої тобі веселощів. Одна морока та недорозуміння. І ни одної баби.

Здається, ще на десять гривнів наговорив. Разом двадцять будя. Мені їх якраз не хватат для веселого життя.

— Двадцать гривен не деньги. Прилетим — с процентом отдам. Не грусти. Космос тоже не каждому дан.

Анапас Апанасович Ананасенко, зайдя на крутой вираж, полетел к своей сватье вспоминать то, чем вся хата уставлена. Вероятно, после падения с каланчи слова забывать стал. Однако чугунный утюг почему-то вспомнил:

Тот чугунный утюг с витой ручкойГладил всё, даже шубы из норки, Даже то, что другим несподручно, Не боясь за прожжённые дырки.

На этом наши параллельные пути и разошлись. А мой курс, указанный мечом, оставался прежним.

В межгалактических ледяных пустотах меч создавал вокруг невидимое поле, которое согревало и защищало меня от сумрачных сил. Не их ли представитель приближался ко мне под острым углом?

Узнал его далеко не сразу, а узнав, вскрикнул от неожиданности:

— Ба! Так это ж сам Арон Маммонович — всемирно известный банкир, обладатель неразменного доллара. Говорят — с высочайшим уровнем libido и mortido. Еврей в космосе! К чему бы это? К деньгам, должно быть. Впрочем, какие тут деньги? А такие: деньги есть сублимация мужской энергии, которой у него было хоть отбавляй. Но и её казалось ему мало для получения высшего чина магистра в иерархии Big Money Bag of the Universe (BMBU), или Большого денежного мешка Вселенной. А где ещё поднабраться энергии, как не в космосе, чтобы потом конвертировать её в любимые землянами доллары и фунты.

Мой меч как раз и обладал такой космической энергией. И нюх банкира, как всегда, не подвёл:

— Сколько стоит ваш меч, любезный? — небрежно, без предисловий начал он. — Это настоящий эксклюзив!

— С вас много не возьму. Всего семь-сорок.

— В долларах?

— Вы меня удивляете, Маммоныч! Конечно же, в шекелях.

— Мы работаем только с долларом. Где я возьму шекель? Нет у меня шекеля.

— На нет и суда нет. Поскольку время — это деньги: time is money. Нет денег — нет времени. Нет времени — нет и денег.

Я посмотрел на свои швейцарские часы Rolex referens, выпущенные в свет всего в трёх экземплярах, по три рубля каждый. Циферблат был пуст. Не было не только цифирей, но и стрелок.

Увидев мой Rolex, Арон Маммонович, закусив губу, в знак признания слегка склонил голову:

— С такими часами вас, Рыцарь, пропустят, не спрашивая ни имени, ни фамилии, в любой элитарный клуб. И в любое время.

— Времени у вечности нет, — напомнил я. — Сама мысль об этом делает нас вечными. Ибо мысль безначальна, бесконечна и безгранична. Её нельзя ни засолить, ни заквасить, ни замариновать. Это вам не капуста.

— А какова цена вашей «некапусты»? — поинтересовался Арон Маммонович, приложив ладонь к уху, заросшему седым волосом.