Преломление. Обречённые выжить

«Михайло, — подумал я, — всё сходится. А посреди наверняка сам Лёха Ржавый. Не зря Акулина с Оксаной предупреждали».

Лёха раззявил пасть и дрожащим фальцетом запел знакомую песню:

Ша ланды полны экифалиВадессу Костя при водил…

Я бросился к нашим. Вместе, может, и отобьёмся. Проскочив в зал ожидания, подсел к Митяю.

— Митяй, похоже, по мою душу пришли. Чем отбиваться будем?

Увидев вошедшую в зал компанию, Лёва, сжав зубы, заметил:

— Да, не зря ты за бидоном ходил. Нашёл-таки на свою ж… приключений. И кажись, на нашу — тоже.

— Это и есть надматериальная часть твоего турне? — не к месту сострил Митяй.

В зале кто-то проронил:

— Химики!..

И сразу же, как по команде, кто был трезвый и не спал, стали потихонечку уходить, второпях прихватывая свои манатки. Компания всё той же шеренгой подошла к нам, встала напротив, и Лёха — а я уже на сто процентов был уверен, что это хахаль моей Оксаны, — непрерывно клацая зубами, с вызовом продолжил начатую песню:

Сутра от крывка збе капачку, С казал ейКостя схолодком…

— Ну чтэ, ханурики, — продолжил он уже прозой, — кто из вас тута главный обер? А-а-а — вижу! Красавец! Такого красавца даже портить жаль… А надо!

И он вынул из-за спины длинный тонкий стилет с барельефной ручкой.

— Хорошее перо, — говорю я, — только, прежде чем колоть, давай разберёмся для начала.

— Ах, вона что, у кента голос прорезался. Ну, тогда глаголь мне, но только без понтов, с Оксанкой ты гулял на речку? Да не бэзай, скажешь правду, проткну не больно. Зафуфлыжишь, пеняй на себя.

Рядом сидел наш караул: сержант и два автоматчика, но поди проверь, что у того химика на уме. Или серьёзно, или так — запугивал.

Слышу слева — металлический лязг затвора и команду нашего Ибрагима:

— Стоять на месте! Одно движение — стреляю очередью!

Скосив глаза, я увидел Ибрагима, держащего наперевес калаш. Дуло автомата было направлено прямо в лицо Лёхи Ржавого.

— Солдат, — начал было кто-то из компании, — ты ствол-то убери. Мы сами тут разберёмся. Не встревай не в свои дела. Западло будет.

— Стоять! Я сказал! — не отступался мой неожиданный защитник. — Положу всех!

И тут вмешался сержант:

— Отставить! Не встревать в обстановку! Автомат — на предохранитель! В конфликт не вмешиваться! На провокации не отвечать! Это приказ!

— Сейчас я такую провокацию устрою, — ответил Ибрагим, медленно, по буквам, выговаривая слова, — кровавыми строчками впишут её в историю вашего Буя. Долго ещё пережёвывать будут.

— Похоже, это не примочка, — заметил с дрожью в голосе Михайло, — а очень даже серьёзно, душняк объективный, пора ноги делать…

— Куда бежать? — почти завизжал Лёха Ржавый, растопырив ладони. — Кругом вода! Сейчас он из нас форшмак сделает.

— Теперь слушать меня! — уже окончательно взял на себя инициативу Ибрагим и тряхнул автоматом. — Слушать мою команду и выполнять без промедления!

Сержант, онемев, ошалело смотрел на своего подчинённого.

— Нож на пол!

Лёха тут же бросил свой стилет, со звоном упавший на каменный пол.

— Одновременно! Все! Нале-ву! Строевым! На выход! Шагом марш!

Шеренга послушно развернулась в колонну и под счёт Ибрагима «ать, два — левой!», чеканя шаг, стала выходить из зала.

Вдогонку им неслось наставление:

— Если кто-то из вас, глистопёры, ещё раз попадёт на мушку моего автомата, считай, не жилец!

— Хороший ты солдат! — пропел напоследок козлиным тембром замыкающий. — Нам бы такого в команду. — И помахал на прощание ручкой.

Протрезвели мы окончательно. А Лёвка Уборович, с силой выдохнув, произнёс:

— Ну, ребята, этот спектакль я на всю жизнь запомню. Да, Саша, за удовольствие платить надо. Ты ещё дёшево отделался. Теперь своему спасителю по гроб жизни обязан. Сержант, правда, в середине пьесы мог всё испортить. Это о чём говорит? Это говорит о том, что самогон для него в малых количествах вреден. А твой друг, однако, оказался на высоте. Тут ничего не скажешь. Наш человек. Трезвый солдат с автоматом Калашникова может любую ситуацию поставить под контроль.

Я поднял с пола стилет. На литой оловянной ручке была изображена сцена из скифской охоты. То была плоская, хорошо обработанная отливка, изображающая всадника с луком и какое-то степное рогатое животное. Если бы не тонкое стальное лезвие, то такая рукоять могла бы вполне украшать старинный скифский гребень.

— Хорошая работа, — ещё находясь в неком оцепенении, произнёс я, — но явно не оригинал, облой в отдельных местах не убран, а лезвие безукоризненное. Ибрагим, возьмёшь на память?

— Мне ни к чему, — отозвался Ибрагим, — за такой ножик могут и срок дать.

— Точно! Ладно, сядем в вагон, где-нибудь по дороге забросим в лесную зону. Ты ведь, Ибрагим, не только меня спас, но, возможно, и кого-то другого, — заключил я, глядя на длинное жало стилета. Дай я тебя обниму…