Преломление. Витражи нашей памяти

Тбилисо, мзис да вардебис мхарео,
Уиленод сицоцхлец ар минда,
Сад арис схваган ахали варази,
Сад арис чагара мтатцминда!

Нико запал нам в душу, оставив после себя неповторимый запах. И это тоже был запах Греции.

Лилит & Sportishman

Наш пароход по имени «Тор» под флагом Каймановых островов, которых мы и в глаза не видели и вряд ли увидим, стоял на старом причале порта Мохаммедия. Стоянка ожидалась долгой. В странах Арабского Востока не привыкли суетиться, как в Европе. Здесь более важен сам процесс, чем результат. Под гортанные призывы муэдзина неспешное течение жизни кажется здесь вечным и непрерывным.

Марокко, или королевство Магрибия, страна богатая своей древней историей. В раскопках на территории Марокко найдены останки первобытных людей, которым не менее четырёхсот тысяч лет. Нет ли среди них самих Адама и Евы?

Марокко и Египет находятся на одной широте: Египет — на северо-восточном побережье Африки, Марокко — на северо-западном. И если в библейские времена Египет накрывала тьма густая египетская, то почему такая же тьма не могла накрыть и Марокко. И она таки накрыла. Хотя Моисей и не призывал её. Но всё по порядку.

В 90-е годы мне довелось попасть на «Тор» в качестве судового электромеханика. Проявляя природную любознательность, я старался в каждом порту захода объездить на старом велосипеде, который всегда брал на борт судна, как можно больше окрестных достопримечательностей. Особенно мне нравилась Африка: Александрия, Тунис, Касабланка. От них пахло дурманящим Востоком. Не составляла исключения и Мохаммедия.

В каждом порту нас ожидала инспекторская проверка. Обычно присылали трёх вочменов — дежурных. Они должны были нести вахту по 8 часов, наблюдая за разгрузкой. Работа хлебная. По местным правилам мы обязаны были ставить их на довольствие. Или, как говорил наш кок, — на удовольствие, то есть они кормились вместе с нашим экипажем. Правда, сидели за отдельным столом.

Когда им подавали мясное блюдо, всегда спрашивали:

— Хрю-хрю?

Кок неизменно отвечал:

— Му-у-у!

Что означало: это говядина, ешь-ешь, дорогой мусульманин, корову тебе есть можно. Для большей убедительности он подставлял к вискам два указательных пальца, изображающие коровьи рога.

— Это ж свинина, — поправлял кока матрос первого класса.

— Свинина, — соглашался кок, — не буду же я для них отдельно корову готовить.

Дежурный араб, заподозрив неладное, переспрашивал, тыкая пальцем в отбивную:

— Му-у?

— Му-му! — радостно кивал головою кок.

Вочмен для верности переспрашивал в третий раз и, получив утвердительное «му», принимался за свиную отбивную с макаронами.

Среди дежурных был один, сносно владеющий русским, и, когда в один прекрасный полдень он поглощал очередную порцию «нечистого мяса», матрос первого класса, закончив трапезу, подошёл к нему, икнул и произнёс:

— Хрю-хрю!

Указательный палец его при этом был направлен в тарелку трапезничающего араба. Присутствующие подумали, что араба сейчас стошнит и он с воплями и кулаками бросится на камбуз избивать кока. Но не тут-то было.

Араб медленно поднял голову, посмотрел на матроса и на вполне узнаваемом русском спокойно произнёс:

— Я спрашивал кока, — и он повернулся в сторону камбузного окна, — спросил его три раза, а он мне три раза… — он показал отогнутых три пальца, — три раза! ответил: «Му-му!» И если это не так, то Аллах накажет его, а не меня. Я чист перед Аллахом!

С тех пор кок, смотревший на эту сцену через камбузное окно, стал называть всех наших вочменов Мухрю.

— Опять Мухрю за свининой пришёл, — рассуждал кок при появлении дежурного араба, — опять я навлекаю на себя наказания Аллаха, и всё из-за того, что не хочу оставить бедолагу без обеда. Скажи я ему, что это мясо хрю-хрю, и останется он голодным. Хотя об этом он и так уже знает. Но спросить должен, чтобы я его в очередной раз обманул, а он через мой обман в рай попадёт, а я, соответственно, в ад…

Дежурные регулярно сменяли друг друга, съедая неположенное им хрю-хрю. Дни шли своей чередой, а наша выгрузка всё откладывалась. Эта затянувшаяся передышка давала мне возможность поколесить по Мохаммедии. На борту, как всегда, наготове был старый велосипед, который я нашёл на задворках английского порта Лоустофт. Он выручал меня во время довольно частых заходов в тот или иной порт. Это было непревзойдённое, удивительное транспортное средство, могущее увезти на одной только мускульной силе к чёрту на кулички. И нередко я бывал так близко к этим куличкам, что можно было почувствовать запах серы.

Дежурные мохамеддийцы, видя мою страсть к велопоездкам, прозвали меня Sportishman. Что отчасти соответствовало действительности. За день я в среднем накручивал километров по сорок-пятьдесят. Английский байк давал свободу передвижения по всем направлениям.