Премьера

— Господи, да вы же ничего не поняли! — воскликнула Антонина Владимировна. — Разве я пекусь о собственном престиже? Разве я не понимаю, что сыграла хуже, чем Фирсова?

Антонина Владимировна вдруг уткнулась в подвесной шкаф и завсхлипывала. Правда, самих всхлипываний Половников не слышал, но видел, как вздрагивали ее плечи. Он подошел, положил ей ладонь на спину и успокаивающе, и в то же время повелительно произнес:

— Ну ладно! Попробуем разобраться…

— Да что тут разбираться, и так все ясно! — воскликнула Антонина Владимировна все еще нервно, не оборачиваясь, но Александр Васильевич ладонью почувствовал, как она вся насторожилась и, видимо, готова его слушать. И он, опасаясь упустить эту ее готовность, поспешно заговорил:

— Видите ли, я не знаю, как у вас в театре, но у нас в литературе рецензии на книги пишутся в зависимости от того, кому они предназначены. Если — писателю, то в специальных газетах и журналах, скажем, таких, как «Литературное обозрение». Мы его называем «Литературным обозлением», ибо оно не щадит нас профессионально. У вас для этого есть свои журналы «Театр» и «Театральная жизнь». Но есть же и газеты и журналы, которым важнее сообщить читателю или зрителю о том, что вот вышел такой-то спектакль или издана такая-то книга вот о том-то, чтобы привлечь к ним внимание. Тут разные задачи у рецензентов…

Ладонью же он почувствовал, как Антонина Владимировна сначала насторожилась, прислушиваясь, потом начала постепенно успокаиваться. Наконец, вывернувшись из-под его ладони, подошла к столику, взяла газету и уже без горячности, спокойно сказала:

— Дело тут не только во мне. Автор, по существу, оскорбил весь постановочный коллектив.

— Что-то я этого не заметил.

— А вот: «Коллектив приложил немало усилий, чтобы новая исполнительница главной роли вписалась в ансамбль».

— Что же тут оскорбительного?

— Видите ли, в настоящем искусстве эти усилия не должны быть видны. Если они видны, художественный результат равен нулю, ибо это значит, что спектакль не захватил зрителя. Когда зритель потрясен, он не замечает никаких усилий актеров, ни техники, ни кухни. Кстати, о кухне: я же совсем забыла про кофе. Я — мигом.

Антонина Владимировна, надев фартук, принялась за кофе, а Половников задумался. Последняя, высказанная как бы мимоходом, будто оброненная мысль об усилиях и художественном результате была вроде бы и простой, но настолько верной и глубокой, что потрясла его. «Ведь и в литературе усилия автора не должны быть видны. Читаешь иную книгу и ясно видишь, как автор пыжится изо всех сил, чтобы выглядеть оригинальным, но отовсюду лезут на глаза белые нитки и прорехи, и невольно думаешь: «Зачем он ломается? Ведь и не бездарный, и сказать ему есть что, а он все тужится достать правой ногой левое ухо».

«А она умна», — подумал Половников, наблюдая, как Антонина Владимировна хлопочет у плиты. Фартук делал ее домашней, еще более уютной, чем выглядела она тогда, за шитьем в большой актерской гримерной, и Александр Васильевич опять почувствовал, как сладко заныло в груди, ему захотелось, чтобы она всегда была вот такой и всегда рядом, но он понял, что это невозможно, что ей этого мало, на его пути к счастью будет всегда неодолимой преградой стоять ее преданность искусству, он всю жизнь будет ревновать ее к театру, может быть, даже и упрекать ее за эту преданность.

— Трудно мне будет с вами, Грибанова, — задумчиво произнес он и вздохнул.

Антонина Владимировна обернулась, посмотрела на него сначала весело, видимо расценив его фразу как шутку, потом, убедившись, что он не шутит, — удивленно. Это ее удивление глубоко огорчило Александра Васильевича. «Значит, она даже мысленно не ставила меня рядом, не соединяла нас…»

Он обиженно надулся, и Антонина Владимировна рассмеялась:

— Сейчас вы похожи на ребенка, у которого отняли конфету.

— А если отняли мечту? — серьезно спросил он.

— Не говорите высокопарно, Половников. Это вам совсем не идет…

Глава десятая

1

Высказанное на обсуждении в Доме литераторов замечание о служебной функциональности героев чужой пьесы Половников целиком отнес на свой счет и начал заново пересматривать весь послужной список своих героев. Сначала он думал, что обойдется переделкой лишь отдельных картин, отделается, так сказать, легким косметическим ремонтом, но пришлось перелопатить всю пьесу, сократить еще две картины и одну написать заново. Правда, на это ушло всего полторы недели, но, прежде чем перепечатывать пьесу набело, он дал ей вылежаться, потом внес еще несколько незначительных поправок и только через месяц отвез ее в театр.

За это время они лишь дважды виделись с Антониной Владимировной, да и то накоротке: один раз на премьере «Царской охоты» в Театре имени Моссовета, а другой раз на дне рождения у Владимирцева. После премьеры Антонина Владимировна должна была ехать на телесъемку, времени поговорить оставалось только по дороге к ожидавшему во дворе театральному автобусу, но тут прицепился со своими остротами Семен Подбельский: