Премьера

— Как не понимаешь? Пи эр в квадрате — это что? Вот именно. Значит, эр в квадрате в числителе и знаменателе сокращаются. Чего уж проще, а ты не соображаешь. Ты уж старайся, ведь полугодие кончается. Ой, чует мое сердце, что ты под елку двойку положишь в качестве новогоднего подарка нам с матерью.

«А ведь и верно, скоро Новый год, — вспомнил Александр Васильевич, — истекает срок представления рукописи в издательство «Советская Россия», а я завяз с этой пьесой».

Издательство заказало ему документальную повесть о нефтяниках Тюмени, Половников дважды выезжал на нефтепромыслы, материала набралось достаточно, и, если бы не пьеса, он уже закончил бы повесть. Правда, у него есть еще два льготных месяца, если поехать в Дом творчества, скажем, в Переделкино, а еще лучше подальше от Москвы — в Малеевку, то можно успеть, но именно сейчас ему не хотелось никуда ехать. «Придется просить пролонгацию…»

Щелкнуло в висевшем на стене динамике внутренней трансляции, и Эмилия Давыдовна железным голосом сказала:

— Спектакль окончен, рабочих прошу на сцену.

Тотчас поднялись и ушли, не допив кофе, художники; буфетчица начала раскладывать по тарелкам котлеты с картофельным пюре и сосиски с капустой; пожарник, подняв с пола медную каску, набросил ее на голову и выскочил вон. Александр Васильевич взял чашку кофе, зная, что сегодня в «Сказке о Царе Салтане» Антонина Владимировна играет бабу Бабариху, грим у нее сложный и освободится она не скоро.

Буфет постепенно заполнялся: сначала появились осветители и билетерши, потом начали подходить и актеры. Многие из них уже знали Александра Васильевича, приветливо кивали ему. Подсел за столик Семен Подбельский, поковырял вилкой в тарелке, брезгливо отодвинул ее и сказал:

— Вы видите перед собой потенциального язвенника! — И без перехода спросил: — Как подвигаются дела с пьесой?

— Отнес в литчасть очередной вариант. Надеюсь, последний.

— Дай-то бог, а то я третий сезон в простое.

— Разве вы будете ее ставить? — удивился Половников, вспомнив, что именно Подбельский был особенно недоволен прежними вариантами.

— Да. Если будем ставить. Вместе со Степаном Александровичем. Точнее — под его художественным руководством, — Подбельский криво усмехнулся.

Его усмешка покоробила Половникова, но сообщение о том, что ставить он будет с Заворонским, тем более под его руководством, обрадовало, хотя Александр Васильевич не очень отчетливо представлял, в чем заключается художественное руководство. Хотел спросить об этом Подбельского, но тут появилась Антонина Владимировна. Судя по тому, что она не удивилась, гардеробщица уже известила о нем.

Александр Васильевич, опасаясь, что Подбельский опять помешает им, встал и пошел ей навстречу.

— Я хочу вас умыкнуть, — сообщил он, осторожно пожимая протянутую руку.

— Надолго?

«На всю жизнь!» — хотелось ответить ему, но он вовремя сдержался, вспомнив, как Антонина Владимировна предостерегала его насчет высокопарности.

— Пока на весь вечер. С меня причитается, я только что сдал пьесу.

— Поздравляю!

— Рано еще. Может быть, это опять никуда не годится. Тем не менее едем! Вперед!

— С песней?

— Пока без.

На ближайшей стоянке такси опять была длинная очередь, стояли в основном родители с детьми, только что вышедшие из театра.

— Пойдемте опять пешком, — предложила Антонина Владимировна.

Они не отошли и ста метров, как взвизгнули тормоза, к тротуару прижались «Жигули», и Семен Подбельский, распахнув дверцу, предложил:

— Давайте подброшу. Вам куда?

— В Дом литераторов.

— Красиво живете! — позавидовал Семен.

— Давайте и вы с нами, — предложил Половников.

— Мне нельзя, я за рулем, — искренне огорчился Подбельский, хлопнув обеими ладонями по баранке руля. — Садитесь быстрее, а то мы стоим под знаком, запрещающим остановку…

Александр Васильевич открыл заднюю дверцу, пропустил Антонину Владимировну, занес в салон левую ногу и в этот момент поскользнулся, правая нога сползла под кузов, но Половников успел ухватиться за дверцу и удержался. Отжавшись на руках, он втянул и правую ногу, захлопнул дверцу, и они поехали. Нога сильно болела. «Должно быть, потянул связки, — решил Александр Васильевич. — Теперь недели две, а то и все три прохромаю».

Когда подъехали к Дому литераторов, он, открыв дверцу, вынужден был снова ступить на правую ногу. Вскрикнув от дикой боли, на этот раз не удержался и кулем вывалился из машины. Подбельский и Антонина Владимировна помогли ему подняться, довели до вестибюля, там осмотрели ногу. Она уже распухла и посинела, до нее нельзя было даже слегка дотронуться.

— Это перелом, — определила дежурный администратор Люба. — Надо срочно ехать в травматологический пункт. Вызвать «скорую»?

— Я довезу, — сказал Подбельский. — Где тут ближайший пункт?

Люба заглянула в справочник, назвала адрес, двое гардеробщиков донесли Половникова до машины, Антонина Владимировна шла вслед за ними и несла злополучный французский ботинок, лицо ее было испуганным и бледным.

— Кто же в такой гололед носит ботинки на коже? — сказал Подбельский, запуская двигатель.