Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Эта номенклатура названий не вошла в употребление. Но все же богатство терминологии Риттера нашло свое продолжение в работах двух знаменитых географов последней трети XIX столетия. Они имели мало общего между собой, но оба противостояли тенденции к метагеографическому упрощению. И французский анархист и вольнодумец Жак Элизе Реклю, работавший в эмиграции (сначала в Швейцарии, затем в Бельгии), и политически консервативный, но ломающий традиционные понятия географ и этнограф Фридрих Ратцель из Лейпцига обращали постоянное внимание на языковые нюансы при описании мира. В книгах «Антропогеография» (1882–1891) и «Политическая география» (1897) Ратцель пренебрег появившимися в его время мегакатегориями и предложил вместо этого дробный казуистический анализ взаимосвязи ландшафтных форм и пространственных «положений» по отношению к политическим структурам, в частности на примере островов[323]. Реклю, в свою очередь, в своем последнем труде, опубликованном частично после его смерти, анализировал состояние мира на рубеже XIX–XX веков в географической перспективе. Здесь он работал с необычным макропорядком членения Земли, в котором не принимал во внимание ни традиционные части света, ни геополитические неологизмы. Реклю, сравнимый, пожалуй, только с Риттером знаток географической и политической литературы, отказался от обобщенного понятия «Европа». Он разделил ее с точки зрения властно-политического и экономического притяжения на три зоны, открытые в соответствии с их внешней ориентацией по направлению к разным внеевропейским мирам: 1) латиняне и германцы, включая побережье Средиземного моря и Османскую империю; все они, с точки зрения Реклю, «полностью зависимы от капиталистов»[324]; 2) русские и азиаты, то есть Евразия от Польши до Японии; 3) Великобритания и ее «свита» (cortège), включая всю империю с азиатской частью во главе с Индией, население которой, как ожидал Реклю, в скором будущем окончательно будет вестернизировано[325]. Наконец, с его точки зрения, обе Америки и Азиатско-Тихоокеанский регион (за исключением британских территорий) образуют новую географическую единицу. Реклю был, в современном смысле, исследователь отношений, а не мыслитель, склонный реифицировать регионы. Поэтому не в последнюю очередь именно его работы, а не труды склонного к схематическому теоретизированию Ратцеля следует рассматривать как итог географических усилий XIX столетия, хотя они в целом и показательны для европейской географии этого века.

Ратцель и тем более Реклю стояли в стороне от теории культурных кругов, которая, возникнув в Германии и Австрии, вошла в моду на рубеже столетий. Реклю был к тому же далек, уже по причине его левого политического темперамента, от употребления каких-либо геополитических понятий о крупных пространственных единицах. Представители учения о культурных кругах использовали обильно появляющиеся в то время этнографические материалы для того, чтобы в русле схоластического научного понимания сконструировать на их основе представление о цивилизациях, простирающихся на огромные пространства. Такого рода конструкции отнюдь не рассматривались просто как вспомогательное методическое средство. «Культурный круг» стал центральной постлиберальной концепцией и занял место «индивидуума» в идеалистической географии и во взгляде на историю среди современников Карла Риттера[326]. Эти воззрения позже оказали больше влияния на общественное мнение, чем на ученых, благодаря австрийской школе этнологии, а затем трудам Лео Фробениуса и Освальда Шпенглера. Они являются одним из типичных феноменов эпохи fin de siècle, выражением огрубленного понимания мира, особым образом отразившимся на пространственной номенклатуре геополитики.

3. «Ментальные карты»: относительность пространственных концепций