Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Итак, знание стало более доступным. Тем не менее нужно было прилагать значительные усилия, труд по его приобретению. Чтение – культурная техника, которая многого требует от индивида, тогда как включить радио или телевизор и следовать за его программами можно без особых усилий, и это легко доступно неграмотным. В этом смысле технологии XX века понизили уровень культурных усилий, но в то же время и порог по крайней мере пассивного участия в коммуникации. Однако какое именно знание стало теперь более доступным? О содержании знаний можно мало что сказать в глобальном смысле. В XIX веке беспрецедентно размножилось отделенное от бытовой рутины упорядоченное знание, которое теперь повсеместно называли «наукой». Все больше становилось ученых, которые производили такое знание. Это происходило в учреждениях, и прежде всего в университетах, которые не только создавали рамки для ученых занятий отдельных индивидов (как академии в Европе раннего Нового времени), но и систематически, при помощи вспомогательных средств планомерно стремились к умножению новых познаний. Наука распространилась так далеко и потому, что целые сферы общественного дискурса переопределили себя и приняли организационные формы науки: из литературной критики и процветавшего в Европе критического анализа текстов в филологии в конце столетия образовалось литературоведение, из собирания слов и грамматического описания – исследующая закономерности история языка, а затем у Фердинанда де Соссюра («Курс общей лингвистики», 1916) – языкознание, постулировавшее глубокие структуры языка. Гуманитарных и социальных «наук» в смысле сформировавшихся дисциплин до 1800 года в Европе не было. К 1910 году утвердились система предметов и спектр научных учреждений – таких, как мы их знаем сегодня. Сначала с существенной разницей во времени это произошло в некоторых странах Европы, немного позже в США – но в процессе растущей интернационализации, без привязки к месту.

До 1910 года возник также ряд трансграничных научных сообществ, в которых быстро циркулировали информационные потоки, происходила борьба за приоритет и вырабатывались критерии квалификационных оценок и наделения престижем. В этих кругах доминировали исключительно мужчины, постепенно в них стали получать доступ и неевропейцы – сначала некоторые ученые-естественники из Японии, после Первой мировой войны постепенно также все больше исследователей из Индии и Китая. В естественных науках утвердились международные стандарты. Это делало попытки межвоенного периода учредить особую «немецкую», «японскую» или (как в СССР) «социалистическую» науку анахроничными и смешными. Иное дело, что ученые часто ощущали потребность в том, чтобы их труд пошел на пользу своей стране. При всей межнациональности инфраструктур коммуникации и критериев истинной науки ученые во всем мире чувствовали свою принадлежность к национальным институтам (особенно ярко в период Первой мировой войны), а гуманитарии, наследники традиционной риторики, прежде всего выступали на публичной арене собственных стран. Интернационализация и национализация науки состояли в напряженных отношениях друг с другом.

XVII. «Приобщение к цивилизации» и дискриминация

1. «Цивилизованный мир» и его «миссия»